– Аннинька, вы хотите кушать? Я завтракаю довольно поздно, а сегодня еще ждала вас… Вам ничего не нужно делать. Кофе я варю сама, а вы только…
Перечень того, что «только» нужно было сделать Анне, затянулся бы страниц на пять. Она достала из холодильника ветчину, сыр и рыбу, поджарила хлеб в тостере, сварила яйца всмятку, выжала сок, накрыла на стол… Муза колдовала над кофе, она варила его артистически. Жаль, что Анне не удалось отведать ни глотка непроглядно-темного напитка, не получилось проглотить ни кусочка. Музе понадобился сначала носовой платок из комода в спальне, потом она попросила включить музыку, которая превращает пошлый прием пищи в изящную трапезу, почистить яичко; затем подогреть к кофе молоко в специальном кувшинчике, а к соку, наоборот, достать из морозилки лед. Муза с видимым удовольствием поглощала яйца, тонкие алые лепестки семги, смазывала тост маслом и укладывала на него кусочки сыра и ветчины – Анна не успевала подрезать. Чем бы ни хворала старушка, на ее аппетите это вовсе не сказалось. Наконец от изящной трапезы Музы на тарелке остались только крошки да следы желтка, и она, блаженно отвалившись, произнесла:
– А теперь, Нюрочка, я вымою посуду. Нет-нет, не возражайте! Свой фарфор я никому не доверю.
И «старая ведьма» ловко выхватила из-под руки Анны ее тарелку и чашку. Прекрасный кофе, правда, уже остывший, отправился в раковину.
– Вы даже ничего не скушали, – покачала головой Муза. – Бережете фигуру? Нынче все девушки сидят на диетах. А в мое время это было не принято, мы много занимались спортом, танцевали, ходили в походы. Я не нарушила себе обмена веществ бессмысленными голодовками, оттого и теперь могу кушать что хочу и не поправиться ни на грамм… Но вы простите меня, Аннушка, за эту старческую воркотню. Идите, идите к себе, я позову вас, когда понадобитесь…
Поскрипывая зубами от досады и бурча животом, Анна поднялась по ступенькам и бросилась ничком на кровать. Не прошло и пяти минут, как раздался музыкальный звон.
– Анюта, будьте так добры встретить доктора. Он приедет через час. А пока помогите мне, пожалуйста, переодеться. Я всегда встречаю доктора в пеньюаре, это удобнее.
Кроме переодевания, Музе понадобилось еще причесаться, напудриться и подушиться герленовской «Самсарой». Доктор будет впечатлен, подумала Анна. Но приехавший врач, похоже, и не такое видал – несмотря на свой юный возраст. Муза, мило улыбаясь и называя доктора «Ванечкой», объявила ему, что тот ни черта не понимает в медицине и будет влачить свои жалкие дни в районной поликлинике, назначая слабительные и подписывая листы нетрудоспособности. Ванечка соглашался, утирая пот со лба, и ушел, жалко улыбаясь. У порога пожал Анне руку.
– Вы ее сиделка? Рад знакомству…
Лучше б он сказал: соболезную. Это бы больше соответствовало истине.
– Аннет, вы умеете делать маникюр?
– Как вам сказать, – пробормотала Анна.
Разумеется, они с девчонками иногда собирались и делали друг другу маникюр, пуская в ход всю свою фантазию. У самой Анны даже ногти накрасить получалось криво, а вот подружки ей как-то накреативили такую красоту – с цветочками, кошачьими мордочками и блестками… Правда, перед сменой всю флору-фауну пришлось отклеить. Ну да туда им и дорога, все равно тот маникюр выглядел как большие цветные мозоли.
– Дайте-ка руку, – скомандовала Муза. Посмотрела на ногти Анны – коротко обрезанные, подпиленные. Круглые, детские, мягкие ногти. – Нет, так не пойдет. Мне хочется праздника, безумства!
Кошачьих мордочек ей охота, что ли?
– Вам, Анеточка, нужно научиться делать маникюр. Премудрость-то невелика, так что нет смысла переплачивать маникюрше. Вот сегодня вызовете ко мне маникюршу, она станет работать, так вы смотрите и учитесь. То же касается и массажиста. Вы умеете массировать?
– Немного. А зачем… маникюрша? – переспросила Анна, в свою очередь, взглянув на руки Музы. Ногти у той были великолепные, миндалевидные, блестящие.
– Завтра старый Новый год! – сообщила Муза и вся аж засияла. – Знаете, Анхен, мы всегда особенно отмечали этот день. Новый год – семейный праздник, на Рождестве лежит груз духовности. А на старый Новый год у меня гости, стол – эта традиция незыблема. И я собираюсь основательно почистить перышки. Вам ничего не придется делать…
В этом Анна позволила себе усомниться – и правильно.
Целый день она вертелась как белка в колесе – вызвонила маникюршу, парикмахера и массажиста, сварила обед, выслушала пару увлекательнейших историй и театральных анекдотов, подала на стол, нанесла на лицо Музы питательную маску, смыла ее, принесла-унесла-вымыла, узнала еще десяток версий своего имени и, наконец, уложила старую даму в постель.
– Вы почитаете мне, Ашхен? От одиночества я пристрастилась к аудиокнигам. Но мне так приятно будет слышать живой голос… Буквально несколько страниц, хорошо? Я быстро засыпаю, как все старушки.
Анна со вздохом взяла толстенький томик Флобера, заложенный посередине открыткой.
– Но, взглянув на себя в зеркало, она сама удивилась своему лицу. Никогда у нее не было таких огромных, таких черных, таких глубоких глаз. Какая-то особенная томность разливалась по лицу, меняя его выражение…
Анна начала читать. Сначала ее увлекла судьба несчастной госпожи Бовари. Она изменяла мужу, симпатичному, но недалекому доктору, и влезла по уши в долги. Собиралась даже убежать за границу вместе с любовником, только у Анны создалось ощущение, что этот зарвавшийся метросексуал ее кинет. Но через два часа Анна охрипла, в горле у нее пересохло, язык начал заплетаться. Метания избалованной дамочки ее уже не интересовали – попробовала бы она поработать прислугой, так глупости-то повыветрились бы из головы. Муза и не думала засыпать, «как все старушки», – мечтательно смотрела в потолок, крутила на пальце кольцо с искристым зеленым камнем и только изредка изящно позевывала.
– Пожалуй, достаточно, – со вздохом сказала она наконец, когда Анна уже совершенно вымоталась. – Идите, Ануся, отдыхайте. У нас сегодня был длинный, длинный день, а завтра нам еще предстоит готовить праздничный стол…
Анна догадывалась, что «нам» – это лично ей, Анне. А Муза будет только мешать и давать под руку добрые советы: не злоупотребляйте солью, детка, кладите лавровый лист за пять минут до готовности, режьте хлеб потоньше…
Из последних сил она взобралась по лестнице, упала, едва раздевшись, на кровать и мгновенно заснула, словно выключилась. А когда снова открыла глаза, в окна било яркое солнце и ее часики показывали без двадцати десять. Что за чудо! Неужели Муза дотерпела до такого часа и не вызвала ее раньше? Или старуха звонила, а Анна спала так крепко, что не слышала? Или… Или?
