Сначала за спиной грохнуло так, что едва не разорвались барабанные перепонки, потом послышались крики, полные ужаса и боли, понесло горелой резиной и еще чем-то сладковатым, от чего к горлу подступала тошнота. Уже зная, что случилось, Маша оглянулась. Место, от которого она неслась сломя голову, превратилось в преисподнюю. Мощным взрывом разметало «Жигули», раскидало по проезжей части искореженные куски металла, снесло водительскую кабину автобуса, полыхавшего, точно просмоленная пакля, взрывной волной вышибло стекла соседней булочной. Из автобуса выскакивали живые факелы и с дикими криками падали на мокрый асфальт. Стоны, кровь, осколки, хрустевшие под ногами несчастных. Рядом с Марией в ужасе застыла старушка и, осеняя себя крестом, как заведенная, бормотала:
— Господи, спаси и помилуй, прости нас, Господи, грешных, смилуйся, Господи…
* * *
— Привет, сеньора!
— Доброе утро.
— Мань, не дуйся на меня, что пропал. Дела разгребал, сама знаешь: волка ноги кормят. Как ты, работаешь?
— Жду ответ из одной солидной фирмы, — приукрасила «Ясон» претендентка.
— А почему ко мне не хочешь пойти? У меня крупное агентство, бабки капитальные. Такие, как ты, нам позарез. Я мужик серьезный, это только с тобой расслабляюсь, с другими — зверь.
— Спасибо, я сама.
— Ну, смотри, — не стал спорить друг детства. — Только помни, моя дорогая: когда плывут в тумане, без компаса не обойтись.
— Это ты, что ли, компас?
— Почему нет? Нам, Маняша, друг друга терять теперь нельзя, наша дружба годами опробирована. А у нас с тобой за плечами столько лет на двоих, что это уже не годы — судьба. Ну так что, пойдем в кабак?
— Димка, — развеселилась Мария, — как ты умудрился разбогатеть? У тебя же мысли, как блохи, скачут!
— Мои мысли, Маня, не скакуны, но мудрости глаза, — важно изрек Елисеев. — И эти глаза не могут спокойно взирать на ваше одиночество, сеньора. Короче, я заеду за тобой завтра в восемь, годится?
— Вполне, — улыбнулась «сеньора».
Неприметный с виду ресторанчик потрясал и ошарашивал внутри. Прямо у входа, по обе стороны огромного, во всю стену, овального зеркала, в прозрачных футлярах высилась пара ледяных шутов, бубенцы на их колпаках покачивались и чуть слышно звенели. Маленький зал на десять столиков ослеплял белизной, здесь все точно покрыл сверкающий иней: потолок, стены, сине-белый ковер на вощеном паркете, гобеленовые стулья, скатерти и фарфор с тончайшим стеклом бокалов.
— Елисеев, — ахнула Мария при виде лилейной роскоши, — ты, часом, не ошибся? Уверен, что здесь обслуживают простых смертных?
— Простых — не уверен, — небрежно опустился на стул проводник, — но за те бабки, что тут спускают клиенты, Вадим вылижет задницу хоть ангелу, хоть черту, лишь бы платили.
— Кто такой Вадим?
— Владелец. Я помог ему в свое время с раскруткой, теперь хожу в почетных гостях. Мужик, как ни странно, вышел памятным на добро.
— А как…
— Все вопросы потом, — пресек любопытство Елисеев, — сначала подкрепимся, согласна? Советую попробовать карпа: тает во рту и ни единой косточки, пальчики оближешь!
Роскошной оказалась не только рыба, но и все, что выставлялось на стол вышколенным официантом. Мария не с ветки спрыгнула в этот «Ледяной дом», но и ее поразила высота планки, которую брал неведомый Вадим.
— Такое ощущение, что я вернулась в другую страну. Подобную роскошь не часто встретишь даже на Западе.
— Что твой хваленый Запад, Маня? Болото, мнившее себя океаном. Жаркие споры, каким сортом туалетной бумаги комфортнее, извини, подтираться, ажиотаж дешевых распродаж, вечный подсчет калорий и жадность — скучно, убого, банально. Полета нет, фантазии, страсти — одним словом, фантом. Вроде как и живой, а жизни в нем нет, одна только видимость, — он поднял сияющий золотом фужер. — Давай, Манька, выпьем за Россию! Ты молоток, что вернулась, я рад за тебя!
— Спасибо. А ты, Елисеев, оказывается патриот, я не знала.
— Да я и сам не знал. Но ты права: дам в морду любому, кто попытается охаять дом, в котором живу. Правда, сейчас в этом доме расплодились крысы, — вздохнул он, — но это все ерунда, Машка, поверь. В России интересно жить! Здесь время спрессовано, и от каждой секунды кайф похлеще любой наркоты. — Елисеев потянул носом, втягивая ароматы блюд. — А порядок мы наведем, дай только срок. Из такой домины, что наши предки отгрохали, можно картинку сделать, было бы желание.
Вокруг негромко переговаривались, позванивали бокалами, шутили, посмеивались, мягко наигрывал джаз, бесшумно скользили официанты, горели свечи на столах — все дышало покоем, ублажало и убеждало, что жизнь прекрасна.
— Твой Вадим — змей-искуситель, — неожиданно выдала размякшая гостья, — сотворил райский уголок, где можно совратить любого.
— Вовсе нет, — прозвучал над ухом вежливый баритон.
— Вадька, — оживился Елисеев, — здорово! А говорили, ты в Париже.
— Был, — сверкнул белозубой улыбкой лощеный брюнет и вопросительно уставился на Марию.
— Знакомьтесь, друзья, — спохватился «почетный гость». — Перед тобой, Машенька, Вадим Стернов — известный гурман, бильярдист, эстет, хозяин «Ледяного дома» и еще парочки других, любимчик Фортуны.
— Такой роскошный букет достоинств не войдет ни в одну вазу, — пошутила Мария и тут же прикусила язык: фраза вышла по-идиотски двусмысленной, пошловатой.
— Плененная вазой вода для любого букета опасна, — вежливо парировал брюнет.
— Один-один, — оценил короткий словесный поединок «рефери» и торжественно добавил: — А теперь, дорогой, представляю тебе Марию, лучшего человека и друга я не встречал.
— Тебе, Дима, судьба всегда дарит самое лучшее, — вздохнул Стернов и слегка наклонил голову, густые темные волосы прореживала седина. — Приятно было познакомиться, Мария. У вас красивое имя. Желаю хорошо провести вечер, — и отвалил от столика, невозмутимый, как вождь ирокезов.
— Ты сразила его наповал, — подмигнул Димка, едва «букет» удалился.
— Не выдумывай.
— Точно, Маня! Он даже не спросил, как тебе его харчевня, на моей памяти такого еще не бывало. — Старый друг разлил золотистое вино по бокалам, отмахнувшись от подбежавшего малого в темно-синем костюмчике. — Давай, Маняша, выпьем за тебя! Живи и здравствуй, моя дорогая, крути хвостом перед мужиками, дури нам головы, богатей да не забывай друзей. Ближе тебя у меня никого, честно!
— Почему?
Елисеев прищурился, пристально наблюдая за бегущими вверх пузырьками в тонком стекле.
— Это долгий разговор и не совсем приятный. Но если хочешь, могу просветить: не верю никому. Бабы клянутся в любви, а в ширинку лезут за баксами. Мужики набиваются в друзья, чтобы драть потом с тебя шкуру, конкуренты ненавидят открыто, партнеры — исподтишка, — он осушил бокал. — Сегодня, Маня, правит бал корысть, большинство она ослепляет, а мне, если честно, открывает глаза.
