— Не стоит, — отвечал старый актер, — я замечательно провел вечер. Интересный собеседник для меня теперь большая редкость и большая роскошь. Кому нужны старики! Если бы только не горькая причина, приведшая вас сюда… Мир становится хуже, жесточе, и я все меньше и меньше понимаю, что происходит… Это не мое время! Я, видимо, зажился.
Он сидел, опустив плечи, положив руки с крупными голубыми венами на стол перед собой, в глазах его, по-старчески светлых, была усталость.
— Зову я смерть, — вдруг сказал он негромко. — Мне видеть невтерпеж достоинство, что просит подаянья, над простотой глумящуюся ложь, ничтожество в роскошном одеянье…[3]
— До свидания, — сказала Екатерина, чувствуя жалость и неловкость.
— Прощайте, — ответствовал старик.
— А какая квартира у Ситниковых? — вдруг вспомнила Екатерина. — Шестнадцатый этаж, а квартира?
— Там всего одна квартира, — сказал хозяин, и что-то, чему она затруднилась дать определение, проскользнуло в его голосе.
Она вышла, осторожно прикрыв за собой дверь. Он не поднялся ее проводить.
На шестнадцатом, последнем, этаже, действительно, была только одна квартира. Остальных как не бывало вовсе. Екатерина слышала, что состоятельные люди покупают по две-три квартиры на одной лестничной площадке, перестраивают их, но, как это выглядит в жизни, видеть не довелось. Она коснулась кнопки звонка и услышала в ответ мелодичную трель. Дверь сразу же распахнулась, и человек — блондин с невыразительным лицом, которого она только что видела внизу, — возник на пороге. В его взгляде сквозило легкое недоумение.
— Меня зовут Екатерина Васильевна, — стала объяснять девушка, — я вам звонила…
Он поднес руку с часами к глазам:
— Да-да, помню. Я, кажется, опоздал.
«На два часа», — произнесла она мысленно. И вслух:
— Не страшно, меня приютил ваш сосед из второй квартиры.
— Соловей-разбойник, — буркнул хозяин, — проходите, пожалуйста.
— Соловей-разбойник? Почему? — изумилась девушка.
— Извините, — ей показалось, что Александр Павлович слегка покачнулся, — не обращайте внимания, прошу вас!
Екатерина вошла в обширную прихожую с высокими, светлого дерева, в тон паркету, шкафами до потолка, овальным зеркалом на стене слева, с двумя светильниками в форме свечей по обеим от него сторонам. На маленьком узком столике у зеркала стояла массивная фаянсовая ваза, ярко расписанная драконами, на драконьих же лапах, наполненная смесью из сухих веточек, цветов и трав, источавших слабый, приятный аромат.
Александр Павлович небрежно бросил на столик свой плащ и, видимо, промахнулся — плащ теперь сиротливо лежал на полу. Шарфу повезло больше, он зацепился за край стола, откуда и свисал.
Екатерина вошла в очень большую прямоугольную комнату, показавшуюся ей громадной, и замерла, пораженная. Всю стену напротив занимало циклопических размеров окно с раздвинутыми вертикальными жалюзи белого цвета. Вернее, вся стена была стеклянной. И через эту прозрачную стену густо синело вечернее небо, утыканное сверкающими льдинками звезд, виднелась земля с высоты птичьего полета: неподвижная, цвета темного серебра, лента реки, за рекой — лес и луг и где-то немыслимо далеко, на горизонте, — слабо светящаяся полоса, пронизанная малиновыми сполохами — последнее «прощай» закатившегося солнца. Первые огни в деревушке за рекой, где она была однажды еще совсем маленькой девочкой. Теплая рука памяти чуть сжала сердце, и оно вздрогнуло в ответ. Она увидела, словно со стороны, яркое пламя костра, рой мошек над ним и людей, лежащих вокруг, — немолодого седого человека и двоих детей — девочку и мальчика.
Девочка — это она сама, а мальчик — двоюродный брат Колька. А седой человек — их дядя, Андрей Николаевич. Не имея ни жены (говорят, была когда-то очень давно, но никто ее никогда не видел), ни детей, он на весь отпуск забирал к себе племянников. Отец Екатерины умер, когда ей было два года. У Кольки отец был, но все равно что не было — замотанный, нервный, работавший начальником смены на инструментальном заводе, он приходил домой лишь спать.
Глубокая ночь. Чуть потрескивают, сгорая, сухие ветки. Густая, звенящая тишина, как в первые ночи после сотворения мира, лишь сонная рыба изредка плеснет в реке или завозится птица в гнезде. Земля, остывающая от дневного летнего зноя, покрывается холодной росой. Одуряюще пахнут травы — мята, чабрец, полынь… Речная вода, дым костра…
Бесконечные разговоры о смысле жизни, законах мироздания, добре и зле. И бесконечные истории-притчи, смысл которых сводится к извечным человеческим «Не убий, не укради, не предай»…
— Будете вспоминать все это, когда меня не будет, — говорит Андрей Николаевич.
«Когда меня не будет»! Разве такое время наступит? Никогда, ведь впереди вечность…
— Нравится? — слышит она тусклый голос и вздрагивает.
— Очень!
— Потому и остались здесь. Жена любила сидеть на балконе и смотреть. Часами сидела. А то серьезно планировали за городом дом строить. Прошу вас, садитесь. — Он подкрепляет приглашение жестом.
Екатерина оглядывается. Комната кажется пустой. Слева — два массивных кожаных дивана и кресло, все — теплого коричневого тона, расставленные вокруг квадратного низкого кофейного столика. Справа — горка со стеклом, длинный обеденный стол на двух изящных ножках, соединенных резной перекладиной, и шесть прекрасной формы стульев светлого, слегка в розовый, дерева. Дверь на кухню. В центре комнаты — небольшой тонкий темно-красный ковер из материала более деликатного, чем шерсть, вероятно, шелка, с мелким, вытканным слегка асимметрично, узором. Ручная работа? Несколько растений в белых фаянсовых горшках у балконной двери. Свет неяркий, горит всего один из четырех светильников, расположенных по углам. Центрального света не было, как не было и привычной люстры.
— Пить будете? — спросил хозяин, когда они уселись на диваны, каждый на свой. — Кормить не предлагаю, еды у меня нет. Выпить — пожалуйста.
— Белого вина, — ответила Екатерина, подумав.
— Ну, так что же вам нужно, — начал Александр Павлович, принеся рюмку с вином, правда, красным, для гостьи, — к сожалению, только красное, — и стакан со светло-коричневым напитком для себя.
— Я виделась с вашей женой недели три назад, она позвонила и просила о встрече. А позавчера меня вызвал к себе следователь, Кузнецов Леонид Максимович, и от него я узнала о том, что случилось. И я решила, что мне следует поговорить с вами, вернее, может быть вам, захочется узнать… Ну, в общем, я подумала, что могу чем-нибудь быть полезна… помочь…
