Он заехал за мной в девять, и мы провели чудесный вечер вместе. Ни в какое кино мы не пошли, а сели в некоем полупустынном заведении и разговаривали. Пять часов подряд.
Это было странное ощущение, похожее на то, как если бы мы попали под энергетический колпак. Время вокруг остановилось.
Он говорил неспешно, раздумчиво, с паузами, изредка взглядывая на меня поверх очков. Мы говорили о фильмах, которые нам нравятся, о работе, о наших лучших интервью, о планах на будущее. Время от времени он улыбался задорной мальчишеской улыбкой, которая долго угасала, давая чеширский эффект, завораживая. Он был некрасив, кстати. На телеканале операторы, вероятно, выбирали наиболее удачный ракурс. А так было видно, что мало спит, сильно устает и что есть на лице уже и возрастные дефекты.
Прошло три часа нашей беседы, и я подумала о том, как не похож этот человек на свой прототип, что безудержно зажигает на тусовках и ток-шоу. «Все мы по жизни немного ви-джеи, – думала я, – быть или казаться, вот в чем вопрос. В жизни ви-джеев это уже только вопрос рабочего расписания».
Когда электронные swatch показали четыре утра, он предложил мне поехать с ним. Ненавязчиво так, почти исподволь, с чеширской своей улыбкой. Я взглянула на него и поняла, что он говорит серьезно. Он перестал улыбаться, закурил и сквозь дым тихонько разглядывал меня. Предложение застало меня врасплох. Может быть, потому, что я ощутимо устала к концу вечера. А может, потому, что, предчувствуя тут нечто серьезное, мне и в голову не пришло торопить события.
Одно было для меня ясно: все это преждевременно и не соответствует тому образу гурмана и эстета, который я имела счастье лицезреть в течение последних несколько часов. «Это что-то означает? – лихорадочно думала я. – Да, наверное, что-то означает. Он меня проверяет». Все эти его молчания-ожидания, несомненно, тоже что-то означали. Но что? Я понимала только, что от моего ответа сейчас зависит нечто, какие-то дальнейшие е2 – е4.
И еще я поняла: он настоящий плейбой. Не gamer, «игрок», а именно playboy, «играющий мальчик». И игры уже начались.
– Ты знаешь, – сказала я ему, – мне нужно время.
Выражение его лица я не смогла угадать в дымной табачной завесе. Он ответил:
– Но ты же спринтер. Все мышцы у тебя спринтерские.
Сравнение было очень кстати. Я рассказала ему, что в юности занималась спринтом.
– Все, – ответила ему я, – кроме влагалищных.
Он улыбнулся, как мне показалось, с пониманием. Вечер был завершен. Мы расплатились и вышли, провожаемые долгими взглядами персонала, который, кажется, не сомневался, что мы пара.
И он дал мне время. Он дал мне его в избытке, с какой-то даже странной, нехарактерной для таких отношений мстительностью.
На следующий день ви-джей моей мечты не позвонил. А в последующие три дня не брал трубку и не перезванивал. Я звонила ему, чтобы сказать, что в ближайшие выходные улетаю, это был официальный повод. Неофициальный состоял в том, что я хотела еще раз с ним увидеться. И, может быть, даже не один раз. Но через четыре дня молчания я поняла, что, наверное, мне не обязательно ему что-либо говорить. Как и звонить, в принципе, не обязательно. Возможно, мы просто мило провели на выходных время.
Так я подумала, но моя интуиция говорила иное. Она не отпускала меня. Она объединилась с эмоциями и объявила войну рассудку. Конфликт был очевиден, и со всей же очевидностью эмоции шли на эскалацию этого конфликта.
Женщина ведь удивительное существо. В душе у нее существует целая фабрика грез – гораздо круче, чем та, которая выпекает голливудские лавстори. Запущенная единожды, как крекерная печь, эта фабрика уже не останавливается, нет. Она производит мечты. Причем необязательно о хрустальных дворцах на залитом солнцем поле, отнюдь. Это могут быть и мечты о совместно проведенных выходных с человеком, с которым не только есть о чем поговорить, но и есть о чем помолчать. Мечты о двух отключенных мобильных телефонах, о тишине, о лукавых улыбках в полумраке спальни, о совершенно особенных разговорах и смешках…
Крекерная печь женского сознания работает тем сильнее, чем дольше не было повода ее «запустить». В моем случае этот срок исчислялся полутора годами, так что работала она исправно. Когда улеглись первые ощущения от наших встреч, я почувствовала себя не просто женщиной, а очень женщиной. «Розы-грезы-морозы», – иронично бормотала я, идя по зимней улице. О да, это были розы. Я уже не хотела лететь ни в какой отпуск.
Он позвонил только в конце недели. Я схватила трубку и излила на него поток упреков, шуточек и всяких милых глупостей. Это был поток, настоящий поток, и я не могла с ним справиться! Но, кажется, он был рад и с удовольствием в этом потоке купался. Однако, когда я сообщила, что улетаю меньше чем через двое суток, ви-джей сделался черный как туча. Это было даже слышно. Наверное, он решил, что я взяла тур ему назло.
Мы увиделись накануне моего отлета. Он позвонил очень поздно, и я закатила по этому поводу легкую истерику, на которую он незамедлительно ответил встречным наездом и угрозой вообще со мной не увидеться. Я поняла, что спать мне сегодня, видимо, не придется. Он приехал, забрал меня, и мы поехали в какое-то помпезное место на Маяковке.
Нет никаких сил описать то, что там происходило. Мы сидели в темном кафе с синей неоновой подсветкой и давали концерт практически в прямом эфире. Это был секс в большом городе – буквально.
На этот раз мой любимый ви-джей отбросил все условности так же легко, как отбрасывает, должно быть, футболку, запрыгивая в постель. В полутьме он полез ко мне обниматься, и обнимания эти происходили, как говорит один мой знакомый, «по всему периметру тела». Ну и не только обнимания там были. Я поняла, что у нас будет очень хороший секс: такой, какой я люблю, ветеранский, изощренный. Я поняла, что с ним я смогу делать это даже в прямом эфире, давая показательное выступление в одном из реалити-шоу. Впрочем, всякое понимание вскоре оставило меня. Близился час полного затмения.
Исподволь, почти не озвучивая, он стал склонять меня к мысли о том, что нам надо немедленно уехать и предаться делу продолжения рода. Я была почти согласна, но только одно останавливало меня. Время вылета. Это чертово время все крутилось и крутилось у меня в голове. Ветеранский секс при первом исполнении требует не менее восьми часов – ибо действо без суеты, с перерывами, с поливаниями виски, с разговорами, с периодическими выпадениями в сон. А у нас оставалось едва пять.
Но он все равно уговорил меня, да. Я согласилась. Оставалось только встать и уйти.
Как вдруг мимо нас покатились, цокая каблуками, какие-то пергидрольные девушки с телевидения. Девушек была небольшая толпа, и все они, конечно же, хорошо знали моего ви-джея. Он пошел к ним навстречу сразу же, моментально собрался весь. С приветственными визжаниями девушки набросились на него и принялись гламурненько целоваться-обниматься… На меня девушки косились как-то диковато – заглядывая за его спину, со звериным любопытством таращили в мою сторону глаза. Ви-джей немедленно вступил в разговор: что-то там бурно обсуждал, кивая. Кивал он в основном крупной длинноволосой самке, которая поводила в его сторону бюстом и вызывающе вглядывалась в нижнюю часть его лица. У самки были объемные, очевидно силиконовые, губы, густо намазанные блеском, и такого же силиконового производства бюст. Глаза были чуть навыкате, невероятно наглые. Разглядев из своей выгодной полутьмы теледевиц как следует, я поразилась одному обстоятельству: я была им полным антиподом. Каждой из них в отдельности и всем, вместе взятым…
