За этой чёрной троицей на лестнице веером располагались другие монахини Колледжа. Все со строгими лицами и с одинаковыми тонкими поджатыми губами, шептавшими молитву.
Что все они в каких-то странных, чёрных, до пола сутанах и с такими же чёрными длинными покрывалами на голове, спускавшимися на спину, не очень удивило меня. Накануне вечером папа и мама объяснили, что в школе будут учительницы, после чего я всю ночь пыталась представить себе их. И оттого, что я не спала, а ломала голову, воображение нарисовало мне куда более страшные картины, чем увиденное теперь. А кроме того, мы ведь тоже все в одинаковых белых передниках; так что виделась своя логика в том, что и монахини одеты одинаково в чёрное.
– Добро пожаловать в Колледж Верующих.
Наступила тишина.
– Я – Мать-настоятельница и руковожу этим Колледжем тридцать лет. Рядом со мной сестра Анджелика, – Правая Рука перекрестилась и склонила голову, – и сестра Бенедетта, – Левая Рука перекрестилась и склонила голову, – ваши учительницы.
Более подготовленные к подобной новости девочки похлопали в ладоши. Я и другие спустя мгновение последовали их примеру.
– Спасибо, спасибо, девочки, а теперь тихо.
Наступила тишина.
– Вас разделят на два класса. Те, чьи имена сейчас перечислю, составят класс «А», по моему вызову подойдут к сестре Анджелике и встанут парами. Все остальные составят класс «Б», подойдут к сестре Бенедетте и тоже встанут парами. Всё ясно? Повторяю последний раз. Те, чьи имена назову, подойдут к сестре Анджелике, те, кого не назову, подойдут к сестре Бенедетте. Все девочки поняли?
Я присоединилась к общему хору «да», надеясь, что и в самом деле поняла.
Мать-настоятельница принялась называть имена и фамилии, и первые девочки шагнули вперёд, как солдатики из песочного теста. Вот и хорошо, по крайней мере, последую их примеру.
Я вся превратилась в слух, но чем больше старалась, тем меньше понимала хоть что-то. Очевидно, усиленное внимание приводит к тому же результату, что и чрезмерная рассеянность. Когда я напрягла все остальные свои чувства, то разобрала только, что Мать-настоятельница произносит имена Викторий, Марий, Камилл и Беатриче.
Меня никто не назвал. Я и оставшиеся двадцать четыре девочки переглянулась, дабы набраться храбрости, и подошли к сестре Бенедетте.
Я осталась довольна, что оказалась в классе «Б». У нас имелось небольшое преимущество перед классом «А». Они не знали наших имён, и если бы захотели узнать, пришлось бы спросить. Мы же в этом не нуждались.
У меня сразу же, ещё в вестибюле Колледжа, сложилось впечатление, будто смысл игры в том, чтобы знать больше других. И мы, из класса «Б», уже знали на целых двадцать четыре имени больше.
Чтобы понять, сколь ничтожно это преимущество, а точнее, что оно ровным счётом ничего не стоит, понадобилось добрых пять лет. Ни одна из девочек класса «А» никогда не заговорит с девочкой из класса «Б», и наоборот.
Вслед за сестрой Бенедеттой мы поднялись по лестнице, выбрав себе пару по росту, как она попросила. Держать за руку человека одинакового с тобой роста оказалось удивительно приятно – немного тревожно, но в то же время неожиданно легко и свободно. Одно дело, когда тебя держат за руку, опущенную вдоль тела, и совсем другое, когда её всё время тянут вверх.
– Меня зовут Ноэми, – очень тихо шепнула, прикрыв рукой рот, моя спутница в этой процессии.
– А меня – Леда.
На последней ступеньке лестницы Колледжа Верующих, благодаря нашему почти одинаковому росту, я крепче сжала руку той, кто станет моей лучшей в жизни подругой.
Всё так же благодаря нашему росту – метр и десять сантиметров – мы оказались с ней за одной партой в первом ряду.
Я никогда не встречалась прежде с ровесницами, и оказалось, наш одинаковый возраст имеет значение – я похожа на них. А что он, тем не менее, никак не гарантирует хотя бы отдалённого сходства, я начала понимать очень скоро.
И только я начала радоваться, что школа такая замечательная, как мир, что называется, рухнул на меня. Нет, не сразу, а мучительно медленно, но неумолимо, как всё, что может себе позволить происходить без всякой спешки.
Началось всё с утренней молитвы.
Усадив самых высоких девочек в последний ряд, сестра Бенедетта заняла место за кафедрой и сказала:
– Хорошо, девочки, а теперь, прежде чем начнём урок, поблагодарим все вместе Господа. Отче наш, Иже еси на небесех!..
Вокруг меня зазвучал хор, к которому присоединилась и Ноэми.
– …да святится имя Твое, да приидет царствие Твое, да будет воля Твоя…
Я обернулась и посмотрела назад. Так и думала. Все остальные знали, что следует говорить, и произносили слова так же уверенно, как я повторяла синьору Паоло названия чудовищных созданий в оранжерее.
– …яко на небеси и на земли…
И хотя я ещё понятия не имела о том, что такое демократия, всё же быстро сообразила, что одна против двадцати четырёх проиграю. Это был не лучший способ усидеть на стуле маленького кукольного парламента. Но что я могла сделать?
– … хлеб наш насущный даждь нам днесь…
Я могла лишь открывать рот и подхватывать окончания услышанных слов.
– … остави … нам … олги … ша … яко… же … мы … вляем … жником нашим…
Слов я знала очень много, мои родители всегда употребляли самые разные слова, даже когда повторяли одно и то же. Моя интуиция помогала мне разгадывать простенькие кроссворды, но не годилась для первой парты.
Сестра Бенедетта, старательно скандируя слоги, и особенно те, которых мне не хватало, поднялась и подошла ко мне.
– … и-не-вве-ди-нас-во-и-ску-ше-ни-е-но-из-ба-ви-нас-от-лу-ка-ва-го….
Она положила руки на мою парту, наклонилась и уставилась на меня, открыв рот, словно собиралась проглотить.
– А-минь!
Воцарилась тишина, и я вздохнула.
– Стесняемся, значит, юная синьорина? – поинтересовалась сестра Бенедетта.
В этот момент я не в силах была произнести ни «да» ни «нет». Я просто не представляла, что нужно ответить. Наверное, Мария привезла меня не в ту школу, куда надо.
– Так что же, юная синьорина?
– Я… синьора…
– Синьора?
– …
– Синьооооора?
– Я ошиблась?
– Как тебя зовут, юная синьорина?
Наверное, мне тоже следовало назвать её «юной синьориной». Но не хотелось обижать, и я произнесла «синьора» только из вежливости.
– Леда.
– Хорошо, Леда, после перемены одна прочитаешь «Отче наш».
В классе послышалось лёгкое гудение. Видимо, такое требование – выступить соло – означает что-то очень нехорошее. Конечно, здесь не театр и уж, конечно, не то, что дома, где я всегда могла показать, как хорошо научилась чему-то, а потом мне говорили: «Молодец, Леда, в следующий раз сделаешь это сама» – и угощали чем-нибудь очень вкусным.
