И почему пожилая уставшая врач, насколько я понимаю, оставляет меня в больнице? Ведь, если бы меня отпускали домой, мне бы точно не задавали такое количество вопросов.
Среди вопросов есть и такой, который вгоняет меня в краску. Врач спрашивает, с какого возраста я живу половой жизнью. Я отвечаю, что половой жизнью не живу. И первый раз вижу эмоции на бесстрастном лице врача.
– Откуда в таком случае беременность? – с весёлым удивлением спрашивает она.
– Какая беременность? – не понимаю я.
– Беременность сроком 5-6 недель. Повышен тонус матки, существует угроза выкидыша. Вам показана госпитализация.
Я ничего не понимаю из того, что она говорит. Какая беременность, какой тонус? Причём здесь я?
– Сколько у Вас половых партнёров? – спрашивает врач.
Я смотрю на неё во все глаза. Да что ж это такое, в конце концов? Я, что, сплю и вижу дурной сон?
– Девушка, будьте добры, отвечайте, – безразлично-устало говорит врач.
– У меня нет половых партнёров. Я… я один раз всего… Как это может быть?
– Значит, в этот один раз у Вас была овуляция и наступила беременность.
Меня начинает бить нервная дрожь. Я отказываюсь понимать суть происходящего. Этого не может быть, это всё происходит не со мной. Нянечка приводит меня в отделение, где мне выдают больничный халат и тапочки. После этого медсестра, молодая веснушчатая девчонка с густо накрашенными ресницами и собранными в хвостик русыми волосами, делает мне дико больной укол в ягодицу. Боль на время отвлекает меня. Я морщусь, чуть не плача.
– Ничего, зато ребёночка сохранишь, – весело успокаивает меня медсестра.
Потом она отводит меня в палату. Палата довольно-таки большая, целых восемь коек. Шесть из них заняты.
– К окну не ложись, там дует, – доброжелательно говорит мне рыжая девчушка, с аппетитом поглощающая золотистые блинчики. Их у неё целая тарелка.
– Спасибо, – на автомате отвечаю я, подхожу к дальней от окна кровати, присаживаюсь, но тут же вскакиваю от боли в ягодице.
– Всё ясно с тобой. Тоже угроза. Возьми, приложишь, полегче станет, – порывшись в тумбочке, протягивает мне капустный лист полненькая женщина лет тридцати, – меня, кстати, Маша зовут, – представляется она.
Рыжая девчонка оказывается Верой, есть ещё Надежда и Наташа.
– А это Ольга, – указывает на спящую темноволосую девчонку Вера, – но она после наркоза, ей не до разговоров.
– ЭКО выкинула, говорит, второй раз уже такая песня.
– Да, ЭКО это дело такое…
– У неё у мужа, вроде, сперма слабая, тридцать процентов живчиков всего…
– Ну, тридцать процентов это ничего ещё…
– Но, конечно, мучения всякий раз какие…
– И за что нам всё это…
– Мужикам хорошо, только и знают, что удовольствие получать, а нам мучайся…
– А мне, прикинь, мой говорит, когда, мол, после выписки это самое можно будет…
– Это самое ему, разбежался…
– Вот-вот, они только об этом и думают…
Разговоры женщин доносятся до меня как сквозь вату. Я скрючилась на кровати, стараясь лечь так, чтобы не тревожить место укола. Очень больно, и лист капусты не помогает от слова совсем. Я пытаюсь абстрагироваться от ситуации, прогнать панику, но у меня получается слабо. Беременность… Вот это да…
Вот это ты отожгла, Марианна, ничего не скажешь. Я вспоминаю, что Светка вроде при малейшем подозрении на нежелательную беременность делает какие-то уколы, которые просто вызывают месячные, и всё. Но у меня крайне нерегулярный цикл, а эти уколы показаны только при очень маленьких задержках, кажется, не больше недели.
Сейчас по-любому поздно. Что же, сейчас, получается, только аборт. Ох, какое же страшное слово. Ой, мамочка, как же я боюсь. Но, пока я в больнице, самое время. Самое время…
глава 7
Марианна
Мне очень жарко, солнце в зените и печёт нещадно, нисколько не жалея тех, кому не повезло попасть под его безжалостные лучи. Я бреду по горячему тёмно-жёлтому песку раскалённой пустыни следом за Дашкой с Серёгой. Ребята, в отличие от меня, идут вполне бодренько, смеются чему-то, взявшись за руки. Они совсем рядом, но я никак не могу догнать их. «Даша, Даша, а где Андрей?» – кричу я. «А зачем тебе Андрей, Марин? – удивляется Серёга, – ты разве не знаешь, он умер давно…»
– Марианна! Вставай! Ужин привезли…
Я вскакиваю, дико оглядываясь по сторонам. Всё та же унылая палата, всё те же крашеные серой масляной краской стены; когда-то белый, а сейчас желтоватый от времени потолок. В нашей палате появилась железная тележка, заставленная тарелками с макаронами по-флотски и стаканами с чем-то розовым.
Вселенское облегчение накатывает на меня. Это был всего лишь сон. Какое счастье… Я вытираю пот со лба. Я вся мокрая, спала, укрывшись с головой, да ещё и в одежде. Андрей. Здесь, в больнице, я совсем не думала о нём. Я думала только о себе, о своём положении, почему-то никак не связывая обрушившееся на меня известие с ним.
Но сейчас я вдруг наконец-то осознаю, что во мне независимо от моего желания поселилась частичка Андрея. Его сын. Или дочка. Его ребёнок, который одним махом рушит все мои усилия забыть. Андрей. Как же я хочу увидеть его, хотя бы одним глазком. Но даже этого мне не дано. Мне придётся справляться с последствиями нашей ночи одной. «Сладку ягоду рвали вместе, горьку ягоду – я одна…» Да. Ох, но к чему же этот сон? Этот кошмарный, страшный сон…
– Марианна, ты не зевай, а то увезут сейчас, голодная останешься, – отвлекает меня от горьких мыслей рыженькая Вера.
Больничная еда никакого аппетита во мне не пробуждает, а когда я понимаю, что вон то розовое в стаканах это ненавистный с детства кисель, волна тошноты немедленно подкатывает к горлу. Всё ясно, моя периодическая тошнота это знаменитый токсикоз беременных, а не еда в студенческой столовке.
– Ты бы поела, Марианн, – не отстают мои соседки.
– Не могу, меня вырвет.
– А ты потихонечку, потихонечку. У нас Надюшка тоже сначала не ела, а теперь вон, уплетает за двоих и никакого токсикоза. У тебя первый, небось, Марианн?
– Первый.
– Муж-то рад? Волнуется, небось?
– Ну, гм…
– Ой, а мой, прикиньте, девчонки, звоню ему, а он лыка не вяжет. Я ему, что ж ты напился-то? А он, это я, мол, будущую дочку обмываю. Прикиньте, а?
– Да откуда он знает, что дочка-то? У тебя ж срок-то никакой ещё.
– Ну вот, уверен прям. Но я тоже дочку хочу. Не представляю даже, чё делать буду, если пацан.
– А ты, Марианн, кого хочешь?
– Ну… Я только узнала…
– Как это? Месячные, что ли, нерегулярные?
– Ну… Да…
– Ой, у меня с первым тоже так было. Представляете, девчонки, нету этих дел и нету. Ну, думаю, дисфункция, наверное. Пошла к нашей врачихе, так и так, у меня дисфункция. А она мне, какая такая дисфункция, марш на учёт по беременности становись! Зато после родов начали приходить как часы. Беременность вообще все недочёты в женском организме лечит. Так что, Марианн, со вторым уже не ошибёшься.
– Девчонки, Ольгу-то разбудите… А то жрачку-то увезут счас…
– Да, может, пусть поспит, давайте лучше возьмём для неё, встанет, поест…
– Ну да, а то опять реветь начнёт. Бедная девка, уж столько слёз вылила. Ну, а чё ж поделаешь-то, если не приживается.
– О, Оль, проснулась? А то мы тебе ужин взять хотели. Вставай, поешь хоть. А то голова, небось, от голода болит уже.
Ольга поднимает от подушки всклокоченную голову, смотрит на нас пустыми глазами. Потом тяжело поднимается со скрипнувшей кровати и, не говоря ни слова, слегка пошатываясь, выходит из палаты. Девчонки сочувственно смотрят ей вслед. Но стоит закрыться двери, с энтузиазмом начинают обсуждать несчастную Ольгу.
Ну, конечно, развлечений здесь никаких, а помыть косточки ближнему это наше всё. Мне становится душно в палате. Батареи здесь жарят будь здоров как, а окна закрыты, чтобы никого не просквозило. Я выхожу в широченный больничный коридор вслед за Ольгой. Мимо с грохотом провозят каталку со спящей женщиной. Между ног у неё зажата окровавленная пелёнка.
