брат которого-нельзя-называть поступился принципами и завёл в пятнадцать лет Маньку. И его вообще больше нет. Но я чувствовала, что уже пропала. Что уже где-то сильно на грани того, чтобы сказать тебе что-то откровенное, шокирующее и связывающее меня и тебя по рукам и ногам.
– Ты уйдёшь? – спросил ты и сделал ко мне два быстрых шага, так, что я оказалась в капкане твоих рук.
– О чём ты? Я дома, – шепнула в ответ, и в твоих глазах заплескались звёзды. Но ты думал не о том. Ты опять наклонился и поймал мои губы. От нежности защипало горло и глаза. Хотелось плакать и кричать. И забраться на тебя с ногами, вгрызться внутрь, устроить внутри норку и жить там. Странное желание, и оно меня пугало. – Не целуй меня. Мне это не нравится.
– Не думаю, – ответил ты, снова целуя меня.
– Нет, не нравится. Ещё раз поцелуешь – опять на ногу наступлю!
И ты бы поцеловал и получил по больному пальцу, но папенька выглянул в окно и красноречиво закурил сигару.
– Больше никогда… меня не… целуй, – прошептала я, делая шаг назад.
Ты кивнул. Один раз, второй, третий. Потом кивал на каждый свой шаг назад, но на губах начинала играть дьявольская улыбка. Мне страшно захотелось слушать музыку в наушниках и наворачивать вокруг дома круги…
– Нелли Викторовна! – позвал отец. – Домой, живо!
Когда папенька звал меня «Нелли Викторовной», ничего хорошего ждать не приходилось. Папенька меня не воспитывал, ему вообще-то не по статусу заниматься этими зазываниями на пустом месте, потому я поплелась медленно, оборачиваясь посмотреть на тебя. Ты стоял недалеко, смотрел, как я захожу в подъезд. А потом ещё долго стоял и стоял, и стоял… Я видела тебя в крошечном окошке на лестничной площадке между этажей. Ты ждал. Чего? Что я выгляну с балкона? Сомневаюсь.
Я торопливо поднялась на второй этаж и скинула туфли. Тут же бросилась в свою комнату, в которой тоже имелся балкон, открыла его и свесилась, разглядывая темноту. И сердце рухнуло в пятки – ты стоял, сжимал в руке телефон, видимо, вызвал такси или вроде того. Но когда увидел меня, твоё лицо просветлело, и ты улыбнулся.
– Что тебе от меня нужно, мажор? – шепнула я себе под нос, пританцовывая в нетерпении.
Так, должно быть, чувствовала себя Джульетта перед Ромео. Как быстро она сняла свои портки? Не помнишь? Вроде быстро… Но мне такого не нужно.
– Неля? – позвал папенька, и я замерла.
– Нет, – тут же отозвалась, не сводя с тебя глаз. – Маню воспитывай, ладно? Не… меня.
– Неля. Я просто хочу…
– Добра ты хочешь – знаю. Но воспитывать будешь Маню. Я уже воспитана. Если хочешь – найду работу и сниму хату. Я уже большая…
– Ложись спать, ладно? – печально попросил, и мне стало грустно.
– Да, папенька. Ложусь.
Он кивнул и ушёл. Всей его жизнью в те годы была его Маня. Внучка-дочка.
Глава 4. Тогда
Не могла больше тебя поощрять. Ушла с балкона – как будто часть себя отрезала. Зашла в комнату сестры и коснулась её волос губами. Маня была красивой, светленькой, пухленькой. С крошечными губками-бантиками и круглыми щёчками – слишком детскими для десятилетки. Егор сейчас похож на Маню, хоть теперь она уже и Маша, а лучше – Мария Магдалина. А для меня она Маня. Маленький ребёночек, почти мой. И папенькин. И она немного похожа на моего брата, которого-нельзя-называть.
– Неля, – позвала Маня, протянула ручку и взяла меня за косички. – Поспишь со мной?
– Мань, у тебя кровать малюсенькая, как я тут посплю?
Но Маня успела уснуть без моей помощи. Она всегда такой была – за секунду засыпала и просыпалась. Есть шанс, что это вообще было сказано во сне. А меня слишком лихорадило, я хотела движа, будто приняла какой-то наркотик.
Вернулась к себе и не удержалась – опять врубила плеер, который в этот вечер пророчествовал, растопив ледяное сердечко «Petite Soeur». Обожала эту песню и всегда думала, что это непременно и обо мне – маленькой сестре брата-которого-нельзя-называть, и о Мане – моей маленькой сестре. И какой же красивый всё-таки вокал, особенно для таких вечеров.
Ты, конечно, ушёл. Но… оставил свой номер. Ты… НАЧЕРТИЛ в сырой пыли номер телефона.
ТЫ. ОСТАВИЛ. МНЕ. НОМЕР.
Я решила, что ни за что его не запишу. Ни за что. Никогда. Тебе стоило забыть про нашу девятиэтажку и свалить в свой район, каким бы он ни был. Я представляла, что ты живёшь в новых красивых районах с большими окнами и свежим ремонтам. А у нас винтажный шик сталинки с высокими потолками. В такой квартире мог бы жить профессор Преображенский. А жил почти самый настоящий Виктор Ипполитович, который так пока и не нашёл свою Лару.
Я смотрела на цифры и не могла оторвать от них взгляд. «Laam» всё ещё тревожила душу своими мелодиями. Всё казалось красочнее под хорошую музыку. От “нет” до “да” я металась без остановки. Без остановки. И… пошёл дождь. В истерике я стала записывать-заучивать цифры и тут же позвонила, не думая о последствиях. Просто чтобы проверить, что правильно записала.
Нет. Мне казалось, что ты этого и хотел. Что для этого номера и дают.
Я позвонила, и ты тут же взял трубку.
– Ты в такси?
– Да, – ответил очень тихо, спокойно, бархатно.
Как будто стоял за моей спиной, прижимался грудью к моим лопаткам. Я тут же это представила. В одном моём ухе была «Laam», в другом был ты.
– Ты у окна? – твоя очередь.
– Да, – моя очередь.
– Зайди, дождь же. Холодно.
– Всё хорошо.
Почему мне было важно дышать с тобой одним воздухом? Не понимала. До сих пор не понимаю, но очень пытаюсь.
– Нет. Зайди. Ложись спать. Утром поговорим. На часах уже почти четыре.
– Утром? Как?..
Я представила тебя в своей комнате, как ты будишь меня. Как целуешь. Как Маня спрашивает,
