остаётся самым прекрасным подарком на свете. Птичка была рядом с уменьшенной версией Эйфелевой башни, которую тоже подарил Виктор. У меня много маленьких подарков от него. Так же там лежит черепашка, сделанная тоже его руками, и куча монеток. Моя самая дорогая драгоценность — фотография.
Однажды, в снежный зимний день мы с Виктором сидели возле нашего дерева. Нас обоих любила одна воспитательница, в шутку говорила жених и невеста. И подходя мимо она нас сфотографировала. Она отдала мне и Виктору эту фотографию на память. Я не знаю есть сейчас она у него или давно выкинул, но я ее досих пор храню. В любом случае, что бы я сделала, встреться с ним лицом к лицу? Главный вопрос вспомнил бы он меня взрослую?
* * *
Почти двухчасовая поездка из дома в Детский Госпиталь с тяжело больным детьми, дала мне предостаточно времени, чтобы вспомнить все свое прошлое. К тому времени, как я пришла в регистратуру и записалась на свой первый сеанс работы добровольцем, я разволновалась еще больше, чем раньше.
— Ты прежде работала в больнице с детьми, Виктория? — спрашивает медсестра Дарья. Покачивая бедрами, она идет по длинному коридору, а я следую за ней.
— Нет, с улыбкой отвечаю я.
Однако я провела в больницах достаточно времени, чтобы пикающие звуки машин и ударяющие в нос запахи лекарств и хлорки мгновенно вернули меня назад в прошлое. К дням вымученных улыбок матери с пустым взглядом, с рассованными повсюду трубками.
— Что ж, слышала, твои рекомендации чуть ли не светятся в темноте, — шутит она, когда мы поворачиваем за угол и следуем по знакам в игровую комнату. Моя быстрая экскурсия по больнице подходит к концу. — Тебя дети любят, это видно.
Я закатываю глаза. Еще в июне, я подала документы на позицию волонтера в эту больницу. На следующей неделе мне позвонили для короткого собеседования, и вскоре за телефонным звонком последовало официальное предложение места волонтера в программе «Жизнь ребенка». Днем по субботам я должна была играть с маленькими пациентами. Я ухватилась за эту возможность. Я знаю, что мое место здесь. Так что, я вежливо киваю медсестре и говорю:
— Я тоже люблю детей, но к сожалению….
Она останавливается у двери и оборачивается, грустно мне улыбаясь.
— Что ж, просто будь осторожна с привязанностями, слышишь, милая? Я понимаю твою проблему.
На этих словах мы входим в яркую, красочную игровую комнату, где уже находятся несколько детей и другие волонтеры. Как только я слышу заразительный смех, мои плечи мгновенно расслабляются. Для меня это, словно доза валиума, введенная в вену. Просто есть в маленьких детях что-то такое незамысловатое, но притягательное.
Может быть, их заразительный смех или их скромные объятия. Может быть, их жестокая честность. Может быть, то, как они тянутся ко мне, когда напуганы или им больно. Я знаю только, что хочу им помочь. Всем им.
— Сегодня ты занимаешься с этими двумя. Матвей? Тимофей? Это Виктория Александровна.
Ко мне поворачиваются идентичные личики и осматривают меня.
— Близнецы! — восклицаю я с улыбкой. — Дайте угадаю…ты — Матвей. — Я показываю на мальчика слева, на голове у которого есть волосы.
Он широко улыбается, показывая отсутствующие передние зубы.
— Я Тимофей.
Я театрально закатываю глаза.
— Никогда не запомню.
— Ты проиграешь с нами? — тихо спросил Матвей.
— Конечно. Для этого я и здесь.
Я по-турецки сажусь напротив них и хлопаю в ладоши.
— Кто хочет показать мне, как строить один из этих крутых домов?
Вероятно, никто, потому что в этот момент прорывает плотину вопросов…Они задают их один за другим, чередуясь, словно часами это репетировали.
Я просто улыбаюсь и киваю, не вдаваясь в подробности.
— Ты все неправильно делаешь! Дай мне. — Тимофей забирает у меня подобие дома, и начинает строить сам.
Я притягиваю колени к груди и обнимаю. Почему-то эта поза приносит комфорт, когда внутри все внезапно напрягается. Они могут пропустить все то, что может предложить жизнь, потому что по какой-то жестокой причине дети не бессмертны.
— Ты, как мама, крепко сжимаешь губы, — говорит Тимофей, скрепляя две детали конструктора. — Она всегда так делает, почему?
Меня это не удивляет. Господи, каково должно быть этой бедной женщине, когда она наблюдает, как не одного, а обоих ее маленьких мальчиков накачивают химией, а она не знает, достаточно ли этого будет, что принесут следующие недели, месяцы или дни! При одной мысли об этом в горле застревает болезненный комок.
Я удивляюсь, что четыре часа пролетели так быстро, когда заглядывает медсестра и говорит мальчикам, что пора прибраться и возвращаться в свою комнату.
— Ты вернешься? — спрашивает Матвей. В его расширившихся глазах застыл вопрос.
— Ну, я подумывала снова прийти в следующую субботу, если вы не против.
Он равнодушно пожимает плечами, но через мгновение я ловлю его косой взгляд и ухмылку.
— Тогда ладно — я поняла его немую просьбу, встаю, потрепав его волосы. — Увидимся в следующие выходные.
Сделав все дела в больнице я пошла в сторону своей машины. Возвращаюсь назад к своей домашней работе и глупым девичьим мечтам. Прошел почти месяц с момента нашей встречи.
Я некоторое время озиралась буквально на каждом углу, ожидая увидеть Его. Но теперь нет нужды искать. Мне достаточно лишь закрыть веки, как образ Виктора перед глазами. Хоть мы и никогда больше не увидимся, его образ всегда со мной как и та фотография в моей коробке вместе с птичкой.
Не спеша, я добираюсь до своей машины.
Обхожу вокруг, нажимаю кнопку на брелоке. Сигнализация отключается с мягким щелчком. На моей машине, припаркованном возле угла, моргнули фары.
Только я открыла дверь авто, боковым зрением замечаю, как от стены отделяется тёмный силуэт и движется в мою сторону. Всё ближе и ближе.
Это он. Виктор. Моё сердце выпрыгивает из груди. На его скуле красуется огромный синяк, налитый кровью, а большая часть нижней губы опухла.
— Господи, ты в порядке? — я с сочувствием подхожу к Виктору. Стараюсь не заплакать перед ним, не хочу показаться жалкой, но не могу сдержаться. Прямо сейчас ему, должно быть, очень больно.
Остановившись возле меня, он кидает на меня взгляд из-под прикрытых глаз. Они сощурены далеко не для придания ему сексуальности, а просто скучающе и отчасти задумчиво.
Ему это идет.
— Не умру. Не беспокойся об этом, — бормочет он.
Я поднимаю на него свой взгляд, и снова застаю его разглядывающим меня.
Это странно. Он не похож на хищника. И однозначно, не ведет себя, как один из них. Так в чем же дело?
