себе, что у меня кишки снова сжимаются в ледяной комок.
Тем временем Андрей Михайлович обращается к стерве:
— Мариночка, на сегодня можете быть свободны.
— Но я еще…
— Идите, — произносит с улыбкой, — и запомните. Если ваш непосредственный начальник вас отпускает, надо этим пользоваться. Вы сегодня молодец, все прекрасно организовали. Достойная смена Березинской Зинаиде.
Стерва не находит что возразить, и в результате вынуждена уйти. А мне стоит огромного труда сдержаться и не провожать ее взглядом.
— Я тоже пойду, — Андрей Михайлович вытирает лоб платком, — давление что-то сегодня шалит.
Он уходит. Мы с Березиным остаемся наедине.
Я иду впереди, муж за мной. Не вижу Лешиного лица, но кожей ощущаю тяжелый взгляд. От волнения аж мутит. Вообще не понимаю, как мне хватает сил переставлять ноги и не спотыкаться через каждые два шага, потому что по ощущениям — в организме не осталось ни одного целого сустава, сплошное желе.
Мы молчим всю дорогу до его кабинета, и лишь когда дверь за нами закрывается, оборачиваюсь к нему:
— Это что сейчас было?
— А что сейчас было? — проходит мимо меня и тяжело плюхается на свое кожаное кресло. Откинувшись на спинку, обеими руками устало трет лицо.
— Леш, не надо, — предостерегающе поднимаю ладонь, — не отвечай вопросом на вопрос и не пытайся включить дурака. Я не настроена идти на мировую.
Он угрюмо, исподлобья смотрит на меня, при этом во взгляде такая неприкрытая досада пляшет, что хочется подойти и треснуть ему по голове.
— Что эта стерва здесь делает?
— Работает, Оль, представляешь? — разводит руками, — она – личная помощница Михалыча.
— Давно?
— Да уж месяца три.
У меня будто нож под ребрами проворачивается. Три месяца эта дрянь крутится рядом с моим мужем, присматривается, принюхивается, строит коварные планы, а я ни слухом, ни духом.
— Отлично, — складываю руки на груди, чтобы Леша не заметил, как они дрожат, — просто великолепно.
— Что не так?
— Ты сейчас издеваешься? Или все еще надеешься, что я успокоюсь, махну рукой и спущу все это на тормозах?
— Нечего спускать, потому что ничего не произошло.
— Серьё-ё-ёзно? — поднимаю брови.
— Серьезнее не бывает.
— Мой муж переквалифицировался из честного человека, в беспардонного лжеца, и при этом считает, что ничего не произошло. Ну что я могу сказать…Блеск! Просто блеск.
Он хватает карандаш и начинает нервно крутить его в руке, раздраженно отбивая кончиком по столу.
— Почему ты мне ничего не сказал?
— Что я должен был сказать?
— Хватит! — рявкаю, — еще раз задашь встречный вопрос, и я перестану с тобой разговаривать! Когда я впервые узнала про Марину и спросила у тебя про нее, ты сказал, что вы просто изредка пересекаетесь в зале. И все! Почему ты соврал, и не сказал, что вы работаете вместе?!
— Да вот поэтому! — он раздраженно отбрасывает карандаш, вскакивает на ноги и отходит к высокому панорамному окну.
— Поясни, — требую ледяным тоном.
— Знал, что ты начнешь херню выдумывать и мозги на пустом месте мне выносить. Вот и не сказал!
— На пустом месте? — моему возмущению нет предела, — эта сучка мне в открытую сказала, что у нее на тебя планы, а ты говоришь, что на пустом месте?!
— Да, Кир. На. Пустом. Месте, — цедит по словам, — потому что ее бред — это ее проблемы. Мне до него нет дела! Но ты ведь услышала только то, что хотела, накрутила себя и теперь мотаешь мне нервы!
С того момента, как мне стало известно про Марину, я только один раз завела о ней разговор, и это называется «мотаю нервы»?
— Березин, ты охренел? — спрашиваю ошалело, — Ты, мать твою, охренел!
— Кир, прекрати.
— Прекратить? Вокруг тебя вьется какая-то п.. звезда, ты мне врешь о том, что больше с ней не видишься, а спустя две недели выясняется, что она работает у тебя под боком! И при этом ты еще смеешь делать недовольное лицо и обвинять меня в том, что я тебе мотаю нервы?
У меня просто слов нет.
Леша тоже заводится:
— Во-первых, она не работает у меня под боком. Она — помощница Михалыча, и он только сегодня ее пораньше отпустил, а так — гоняет и в хвост и в гриву. Его кабинет на три этажа ниже, в другом крыле здания. Так что на работе мы с ней практически не видимся! А если и пересекаемся, то исключительно на общих собраниях или если она приходит по спецпоручению Андрея…
— Обалдеть. То есть она к тебе еще и по спецпоручениям наведывается, — фантазия рисует такие поручения, что у меня искры из глаз летят, — и как? Прорабатываете? Справляетесь?
— Прекрати, — угрожающе качает головой, — иначе поругаемся.
— Мы уже ругаемся, если ты не заметил. Ладно, — отмахиваюсь, — это было, во-первых. Что во-вторых?
— Я сдержал свое слово, перенес тренировки, так что за пределами работы мы больше не пересекаемся.
— Как своевременно, — киваю, поджав губы, — после трех-то месяцев. Или сколько она там вокруг тебя крутится.
— Пфф, — зарывается ладонью в волосы, тяжко выдыхает, поднимая взгляд к потолку, и качает головой, — ты меня не слышишь.
— Слышу, Леш. Еще как слышу. Только не могу взять в толк, с чего ты записал меня в наивные дуры, которым можно лапшу на уши вешать.
— Я не вешал!
— Ты! Мне! Соврал! — я киплю, — вместо того, чтобы сразу раскрыть все карты, ты, глядя мне в глаза, врал о том, что вы просто иногда пересекаетесь в зале! И при этом еще что-то смел говорить о том, что между нами не должно быть недомолвок!
Он краснеет. Понимает, что налажал по полной и заливается пятнистым румянцем.
— Все, Кир. Закрываем этот бессмысленный разговор…
— Непременно, — киваю, — Ты мне только скажи, если бы я сейчас не пришла, то так бы и не узнала про то, что Марина рядом. Так ведь?
Он с досадой морщится.
— Так? — рявкаю.
— Да. Я не сбирался тебе об этом говорить. Не хотел тебя расстраивать, — он примирительно разводит руками.
— Отлично. Просто, мать твою, распрекрасно.
— Кир, ну
