— Ну и, слава богу за это, чёрт возьми, — выдавливает Рейнджер, хватая меня за галстук. — Ты заносчивый, невыносимый засранец. Неудивительно, что ты вырос в Калифорнии. — У придурка, держащего мой галстук, слишком красивые глаза для такого злобного лица. Тогда я решаю, что он мой самый нелюбимый человек в этой школе.
Я ненавижу его.
— Может, покажем ему, где уборная? — спрашивают близнецы в унисон, и Рейнджер кивает, отступая назад и отпуская меня, чтобы Мика и Тобиас могли потащить меня по коридору к туалетам. Я сражаюсь с ними изо всех сил, но, блядь, они чертовски сильны.
Мика пинком распахивает дверь, и два рыжеволосых придурка втаскивают меня внутрь, заталкивая в широкую кабинку в конце комнаты.
Тобиас открывает крышку унитаза, и двое парней ставят меня на колени. Я чувствую, что мои руки вот-вот вырвутся из суставов. Чем сильнее я борюсь, тем крепче они, кажется, держат.
— Нам нравятся бои ММА, (прим. — смешанные боевые искусства) — говорит один из близнецов, когда я издаю ворчащий звук, мышцы на моих руках кричат от напряжения. — Удачи тебе вырваться из нашей хватки.
— Я не боюсь грёбаного вихря, (прим. вихрь — выражение для макания головы в унитаз) — огрызаюсь я, тяжело дыша. — Вы уверены, что вы выпускники? Потому что это какое-то серьёзное дерьмо из средней школы.
— Может быть. Но никому не нравится, когда на лицо брызжет вода из туалета, — произносит Мика, когда Рейнджер заходит в кабинку и встаёт рядом с унитазом. Он свирепо смотрит на меня сверху вниз.
— Последний шанс, Чак Карсон, — огрызается Рейнджер, хватая мои светлые волосы в кулак. Я стискиваю зубы, но не собираюсь умолять. И я не собираюсь помогать с этим дурацким проектом. Я не хотела ронять папку в воду, и я не собираюсь рисковать своим секретом, чтобы помочь её восстановить. Хотя разве ты не чувствуешь себя каким-то придурком?
— Окуни его, — мурлычет Тобиас.
— Окуни его, — подтверждает Мика.
Рейнджер пинает сиденье унитаза, а затем утыкает в него моё лицо. Вода чертовски холодная, и, хотя я задерживаю дыхание, часть её попадает мне в нос. На вкус она как чертовы химикаты. Близнецы всё ещё держат меня за руки, не давая слишком сильно вырываться, пока Рейнджер спускает воду в туалете, и я хватаю ртом воздух. Это длится всего несколько секунд, но когда они швыряют меня задницей на пол уборной, я промокаю насквозь и кашляю, прижимая руку к горлу, в то время как трое парней бесстрастно наблюдают за мной сверху.
Черч тоже стоит в уборной, прислонившись к одной из раковин и засунув руки в карманы своих тёмно-синих слаксов. Он выглядит разочарованным. Но и разозлённым.
— Всё, что вам нужно было сделать, это помочь исправить ошибку, которую вы совершили, мистер Карсон. Мы не просили многого.
— Иди нахер. — Я поднимаюсь на ноги и иду, проталкиваясь мимо них. Черч встаёт перед дверью и преграждает мне путь к отступлению.
— Ты можешь либо подчиниться и исправить своё отношение, либо мы можем исправить его за тебя. — Я свирепо смотрю на него, туалетная вода стекает по моему лицу и подбородку. Черч подходит ко мне и убирает прядь мокрых волос с моего лба, ухмыляясь мне. Это первый раз, когда я вижу его таким… злым. — Ты же не хочешь связываться со студенческим советом.
— В самом деле? Потому что там, откуда я родом, мы бьём морды подросткам из студенческого совета. — Я протискиваюсь мимо него и направляюсь в коридор, возвращаюсь в общежитие и принимаю чертовски горячий душ.
Студенческий совет.
О, пожалуйста.
Я не собираюсь позволять кучке чокнутых неудачников запугивать меня.
Я принимаю душ, переодеваюсь в толстовку с капюшоном и спортивные штаны и снова отправляюсь на пробежку. На этот раз я точно знаю, куда иду, и в конечном итоге оказываюсь в женском общежитии. На этот раз у меня с собой телефон и нож, который я прихватила из кафетерия — на всякий случай. Мне показалось, что я видела какое-то движение, когда была здесь раньше, но, оглядываясь назад, понимаю, что это могло быть просто животное.
На краю заросшего сорняками двора есть скамейка, на которую я сажусь, прислоняясь спиной к дереву и доставая из кармана телефон. Мой желудок наполняется бабочками, когда я вижу новое сообщение от Коди. Но потом я открываю его и нахожу селфи, на котором они с Моникой на прогулке, одетые в майки и шорты, большие солнцезащитные очки и с солнцезащитным кремом. Взглянув вверх, я замечаю маленькие кристаллические фигурки снежинок, падающие с тёмно-фиолетового неба.
Они наслаждаются прибоем, песком и морем. Я получаю снег, холодный ветер и вихрь в мужском туалете.
Просматривая фильтры, я выбираю тот, на котором выгляжу румяной и свежей, и делаю собственное селфи. Легче притвориться, что ты хорошо проводишь время, чем признать, что всё в твоей жизни пошло прахом.
По крайней мере, для меня это так. Это всего лишь временно. Только временно.
Я выдыхаю, некоторое время просматриваю социальные сети, но всё, что от этого происходит — это я чувствую себя ещё более одинокой, ещё более подавленной. Как будто жизнь без меня течёт с огромной скоростью. Меня не было всего месяц, но мне кажется, что прошли годы. Я скучаю по своим друзьям, своему парню, пляжу. Просто… всему.
Снег начинает падать большими жирными хлопьями, и я встаю, стряхивая какой-то мусор с задней части своих спортивных штанов. В дерево вделана золотая мемориальная доска с надписью: «Мемориальная скамья Дж. Вудраффа. Тебя так любят». Там даже есть дата, датированная примерно десятилетней давностью. Мои брови поднимаются, и я задаюсь вопросом, не умер ли учитель или кто-то из выпускников, или что-то в этом роде.
Что угодно.
Я возвращаюсь к зданию, забираюсь в окно и осматриваюсь, используя телефон в качестве фонарика. Внизу никого нет, только куча запертых дверей, которые возбуждают моё любопытство. Если зона отдыха устроена так, как она есть, как будто она застряла во времени, то что же находится внутри всех этих других комнат?
Это, конечно, моё новое место для тусовок. То есть до тех пор, пока я не обнаружу здесь никаких извращенцев. Мы находимся на территории школы, а академия находится довольно далеко, но это не значит, что сюда не приходят другие ученики.
Наконец я набираюсь достаточно смелости, чтобы начать исследовать верхние этажи. Это не занимает много времени. Здание пятиэтажное, но все комнаты в общежитии заперты. Ванные комнаты открыты, и меня бросает в дрожь, когда я вхожу и обнаруживаю мраморный дворец, почти идентичный тому, что находится в общежитии для мальчиков. На стене даже висят мыла и шампуни, покрытые пылью. Похоже на долбаный фильм о зомби или что-то в этом роде.
Я убегаю оттуда со всех ног и возвращаюсь на первый этаж, снимаю чехол с одного из диванов и устраиваюсь на подушках. Здесь тихо, и, по крайней мере, я чувствую, что у меня есть своё личное пространство. Если я буду чувствовать себя такой одинокой, я бы предпочла, чтобы меня не окружали люди.
Это слишком больно.
Я просыпаюсь от леденящего холода, свернувшись калачиком на диване в женском общежитии. Мой телефон разрядился, и я понятия не имею, который час, но, когда поднимаюсь на ноги и смотрю в заколоченное окно, то вижу, что снаружи кромешная тьма.
Выбравшись обратно на улицу, стряхиваю с себя усталость и направляюсь к общежитию для мальчиков. Я должна признать, что беговая дорожка и лес по обе стороны от неё посреди ночи выглядят чертовски жутко, нежели несколько часов назад. Я проклинаю себя за то, что заснула, и тащусь по тропинке, чувствуя себя несчастной и разбитой из-за того, что спала, свернувшись калачиком.
Когда я, наконец, возвращаюсь в общежитие, то обнаруживаю, что входные двери заперты.
— Нет! Вы, чёрт возьми, издеваетесь надо мной! — я чертыхаюсь, дёргаю за ручки и тут замечаю надпись, приклеенную скотчем к внешней стороне стекла.
«Двери запираются ровно в десять часов вечера. Учащиеся, которые в это время окажутся за пределами общежития, должны направиться в кабинет директора. Двери общежития вновь открываются в шестьутра».
