не справлялся, даже подняв ценник вдвое. Я нанял помощника, потом еще одного. Когда сотрудников у меня в подчинении стало четверо, арендовал офис. Так и появилась «Эллада».
На выходе из конференц-зала меня догоняет Маша.
— Тимур, ты так отлично говоришь… Так искусно владеешь вниманием сотрудников и так органично смотришься в качестве руководителя, — тараторит она. — Знал бы ты, как я тобой восхищаюсь. Сидела и любовалась. Даже забыла записывать то, что ты говоришь. — Она раскрывает блокнот, где на первой странице каллиграфическим почерком выведено единственное слово «Планерка». — Видишь? Ничегошеньки не записала.
— Сложно тебе учиться с такой концентрацией, — буркаю я, недоумевая, почему она продолжает идти со мной рядом. — Залюбуешься преподавателем — и хана конспектам.
— Ой, у нас все преподаватели в возрасте! — беспечно продолжает она. — Я вообще не отвлекаюсь. Как думаешь, что мне нужно с собой взять помимо договора? Я, кстати, заказала себе визитки — видела, что у другихтоже есть. Мы сможем забрать их по пути?
— А можно мне навестить туалет? — иронично уточняю я, останавливаясь возле двери в уборную. — По возможности, одному.
Лицо Маши заливается румянцем, и я испытываю легкое торжество. Ну, наконец-то и она смутилась. А то я уже устал в одиночку выглядеть долбоебом.
— Да, конечно. Иди.
Захлопнув дверь, я подхожу к писсуару и на автомате расстегиваю ширинку. Это перспектива остаться наедине со мной в туалете так ее засмущала? Интересно, почему? В двадцать лет она уже наверняка не…
Я морщусь, старательно отгоняя от себя ненужные мысли. К чему думать о том, был ли у Маши секс? Не мое дело. Хотя у нее же парень был в Штатах. Наверняка ему перепало.
Нажав кнопку смыва, я саркастично усмехаюсь. Пока ты, придурок, ей какао таскал и на ладошки дышал, чтобы не мерзли.
Помыв руки, я выхожу в коридор и от неожиданности вздрагиваю. Маша стоит на том же месте и выжидающе смотрит на меня.
— Как думаешь, я хорошо выгляжу или лучше заехать переодеться? — она вытягивает шею, пробегаясь пальцами по краю юбки. — Я собиралась второпях и теперь думаю, что цвет рубашки плохо гармонирует с юбкой.
Мой взгляд приземляется ей на грудь, а затем на колени, наполовину прикрытыми юбкой. Потом снова на грудь.
Очнись, долбоеб, — рявкает внутренний голос. — Ты же директор агентства недвижимости, а не педик-стилист. Скажи что-то на директорском и прекращай пялиться.
— Всем плевать, как ты выглядишь, так что никаких переодеваний, — буркаю я. — Иди за мной. Клиента нельзя заставлять ждать.
Не проронив больше ни слова, Маша семенит за мной по коридору. Я шагаю очень быстро, чтобы у нее не было возможности увидеть мое перекошенное лицо. Я и сам не понимаю, почему в ее присутствии превращаюсь в не блещущего интеллектом хама.
Глава 7
— Как мне нравится твоя машина, — Маша восторженно тыкается носом в боковую панель из алькантары и глубоко вдыхает. — Пахнет Сашиными сапогами.
— Сомнительный комплимент.
— Сапогами от Гуччи, — с улыбкой поясняет она. — А что это за марка?
— Тесла, — буркаю я, никак не в силах подобрать для общения с ней нейтральный тон.
— О, этот тот, у которого мощность шестьсот восемьдесят лошадиных сил и запас хода на пятьсот восемьдесят километров?
От удивления я так резко давлю на тормоз, что сам едва не ударяюсь носом в лобовое. А это-то откуда ей известно? Маша и механика — такие же несовместимые вещи, как правда и телевизионные новости.
— Понятия не имею, откуда у меня эта информация, — поясняет она еще до того, как я успеваю задать вопрос. — Говорят, мозг как губка, впитывает все подряд и в нужный момент достает.
Пробурчав «хм-м», я прибавляю радио и сосредотачиваю взгляд на дороге, чтобы ненароком не отвлекаться на ее задравшуюся юбку. Встреча с клиентом Маши назначена в ресторане на другом конце города. Ради трехсот тысяч приходится расстараться.
— Можно я окно открою? — Не дожидаясь ответа, она опускает стекло и просовывает в него ладонь. — О-о! Это же наша песня, Тимур, помнишь? Прибавь, пожалуйста!
Из колонок действительно звучит хит четырехлетней давности, под который мы с ней катались вечерами. Она так и называла ее: «Наша песня». Я в английском мало понимаю, но Маша рассказывала, что это песня о большой и единственной любви. Ну, вот как после этого не считать ее стервой?
— Не помню такую, — вру я, но громкость все же прибавляю.
И почти сразу же жалею об этом, потому что она начинает подпевать. Даже удивительно, что имея настолько мелодичный голос, можно так фальшиво петь. Словно пытают хомяка током.
— Я обожаю петь, — сообщает она во время длинного проигрыша. — Я даже хотела поступать в Джуллиард, чтобы стать певицей, но папа отговорил. У меня ведь неплохие данные, как считаешь?
Самооценка Маши — это то, к чему должен стремиться каждый. Она раздражает меня настолько, что порой восхищает.
— Твой папа был абсолютно прав, — безжалостно подтверждаю я.
Ее сияющий детский взгляд моментально находит меня.
— Да? А почему?
— Потому что… — Я откашливаюсь, потому что слова «Ты поешь отвратительно», застряли в горле и никак не желают выходить. — Короче…
Она все еще смотрит.
— Потому что пение ты всегда успеешь освоить. А у тебя вроде бы всегда был талант к медицине, — раздраженно заканчиваю я, недоумевая, откуда взялось это желание непременно пощадить ее чувства. Она-то мои не пощадила.
— Вот и папа так сказал, — просияв, говорит она.
Спасительный проигрыш заканчивается, и я, поморщившись, возвращаю взгляд к дороге. Маша снова начала петь.
К ресторану, где назначена встреча, я приезжаю со стойким зудом в ушах. На обратном пути включу новости. Лучше слушать их, чем это.
Маша же, напротив, пышет энергией и весельем, тараторя без умолку.
— Тимур, я точно хорошо выгляжу? Ой, я так волнуюсь! Если мы заключим сделку, я смогу сделать наше совместное фото?
— Зачем тебе фото? — хмуро интересуюсь я.
— Саша попросила прислать твою фотографию. Она помнит тебя по моим рассказам и хочет увидеть, остался ли ты таким же симпатичным.
От очередной ее прямолинейности непроизвольно дергается челюсть. Пора бы уже привыкнуть, но пока что-то никак.
— Передай ей, что с возрастом я стал еще лучше, — буркаю я. — Все, идем, а
