к чему хорошему это не приведет. И вообще, я замужем. Может, стоит ввести его в курс дела? Но язык почему-то не поворачивается сказать об этом, к тому же, в глубине души мне приятно внимание такого парня.
Очевидно, что он довольно молод, а уже есть средства, чтобы в бизнес-классе летать. Хотя, до Сочи вроде не так дорого. Все равно, это вызывает уважение и интерес. У моих одногруппников до тридцати ветер в головах гулял, а тут явно сформировавшаяся и сильная личность. Я его даже не знаю, но чувствую по жестам, взгляду и языку тела. Такие парни в любом возрасте знают, чего они хотят. Видят цель и не видят препятствий.
— Александра, — поведя плечом, отзываюсь я.
Руку жать Максиму не собираюсь, пусть не обольщается на физический контакт. Я отворачиваюсь к окну, ощущая, как щеки наливаются кровью от смущения, стеснения и… легкого возбуждения.
Черт. Всему виной аромат его парфюма, обволакивающий меня морозной и пряной зимней свежестью. Он так вкусно пахнет, но было бы странно сказать об этому ему напрямую, хотя уверена, что любому мужчине подобный комплимент был бы приятен.
Но мне стоит закончить этот нелепый флирт. Мне ведь не нужна интрижка в Сочи, или…? Я могу себе это позволить хотя бы из желания проучить Олега? Черт, о чем я думаю вообще? Он явно моложе меня, и мне не нужны приключения на задницу в ближайшее время и точка.
Я достаю огромные наушники и, надев их, ухожу в личную нирвану, врубая музыку. В прошлом у меня была аэрофобия, и ее отголоски я ощущаю до сих пор, поэтому в полете всегда закрываюсь от всех и абстрагируюсь от звуков двигателей. Идеальный полет для меня — это когда ты уснул в Москве, а проснулся в месте назначения.
Чувствую, что мы взлетаем, и почти проваливаюсь в сон, как вдруг самолет начинает нехило потряхивать.
Глубокий вдох и выдох. Всего лишь зона турбулентности. Обычное дело, правда? Но бывает ли зона турбулентности на взлете? Слышала, что самые опасные моменты в полете — это именно взлет и посадка. Их я больше всего и боюсь.
Еще через пару минут, когда мы только набираем высоту, самолет начинает трясти с такой силой, что мне кажется, вот-вот сверху вылетят маски. Было бы очень кстати, потому что кислорода в легких мне уже не хватает. Я снимаю наушники, чтобы не пропустить важное объявление, и, конечно же, ловлю взгляд Максима.
Спокоен как удав.
Ни один мускул не дрогнул на его лице в момент, когда на какую-то долю секунды я ощущаю, что самолет будто накренился в воздухе и полетел вниз. У меня вся жизнь проходит перед глазами, и, если честно, я судорожно вспоминаю текст какой-нибудь молитвы. Что там я знаю, отче наш? Господи, я же не особо верующая и почти не хожу в церковь. Но самолетов я боюсь настолько, что в этот момент готова выучить все молитвы и регулярно ходить на службу до конца своих дней, если это спасет нас от падения.
— Дамы и господа, мы находимся в зоне турбулентности. Просим убедиться, что ремни безопасности застегнуты, и напоминаем, что вам необходимо оставаться на своих местах.
— Разве турбулентность бывает на взлете? — с откровенной паникой в голосе обращаюсь к Максиму я, ощущая, как трясет не только самолет, но и все мое тело. Руки бьет мелкий тремор, в горле становится так сухо, что глотать больно.
Максим слегка улыбается мне, томно и загадочно, словно чеширский кот. При этом взгляд у него такой, будто он совершенно не напуган, а дикая тряска (словно мы едем по раздолбанным дорогам в ржавой маршрутке) — естественное явление для широкофюзеляжного самолета.
Я прислушиваюсь к звукам внутри мощной машины. Ей богу, такое чувство, что держу эту птицу силой своей мысли, и она вот-вот вырвется. Нас обоих шатает из стороны в сторону, снизу раздается звук глухого удара… Я едва не падаю в обморок от ужаса и инстинктивно цепляюсь за предплечье Максима.
А что, если это мои последние минуты жизни? О чем я буду жалеть больше всего?
Оказывается, я задаю этот вопрос вслух.
— Расслабься. Гарантирую, что не последние, — уверенно заявляет Максим.
— Если мы долетим до Сочи, я буду целовать землю, — едва дыша, признаюсь я, все еще дрожа от страха. — Я в прошлом аэрофоб. Кажется, у меня паническая атака, — черт, мой мозг явно утрирует опасность происходящего.
— Может быть, пока поцелуешь меня? — глубоким и низким голосом интересуется синеглазый. — Говорят, от панических атак помогает какой-нибудь стрессовый и отвлекающий фактор.
— Как ты можешь думать о поцелуях в такой момент?
— Это все, о чем я могу думать, когда смотрю на твои губы, — он мягко накрывает мою ладонь на своем предплечье своей, и тысячи игольчатых мурашек резко проникают глубоко мне под кожу. — Ты очень красивая, Саша.
Он правда сказал это?
Я с трудом сглатываю, самолет начинает трясти еще сильнее, хотя, казалось бы, куда еще сильнее? Сильнее только камнем вниз, черт возьми.
— Все хорошо. Мы долетим, — обещает и успокаивает меня Макс, словно маленького ребенка.
— Неужели тебе совсем не страшно?
— Ничуть. По крайней мере, помирать с таким видом не так печально, — отзывается он, но мне уже не до смеха и не до комплиментов.
— Не хочу умирать, — тихо признаюсь я, едва ли не плача. — Успокаивает лишь то, что, в крайнем случае, это произойдет быстро.
— Значит, тебе есть ради чего жить.
— Не уверена. Но еще столько всего не сделано.
— Приступишь к этим делам, как только мы приземлимся. Жизнь одна, и сейчас самое время для того, чтобы не проспать жизнь.
— Отличный план. Обещаешь мне, что приземлимся?
— Обещаю, — и после этих его слов тряска в самолете стихает так же резко, как и началась. Я глубоко выдыхаю, приводя себя в стабильное состояние.
— Ты же знаешь, что от турбулентности не упал еще ни один самолет? Это всего лишь встречные потоки воздуха. Пилоты всегда заранее знают, где и когда они начнутся. Даже еду разносят в то время, когда они минимальны.
— Откуда такие познания?
— Я окончил курсы пилотирования. Хотел стать пилотом. Но потом передумал, потому что увлекся другим делом.
— А почему так? — слово цепляется за слово, и я теряю счет времени, растворяясь в разговоре с Максимом.
В воздухе начинает пахнуть праздничным обедом, а услужливые стюардессы спешат предложить нам шампанское. Максим даже не смотрит на этих красавиц в обтягивающих платьях, все его внимание обращено ко мне. Я невольно ловлю себя на мысли, что Олег всегда пялился и на стюардесс, и на
