Она со свистом выдыхает, и еще одна неоново-розовая галочка откладывается у меня в мозгу: грязные разговоры заводят ее…
— Позволь мне сформулировать вопрос по-другому, милая, — мягко говорю я, лаская ее ухо своими словами. — Тебе нужна боль или удовольствие?
Наступает пауза.
— Боль, пожалуйста, мистер Фарли.
Я ухмыляюсь еще шире, когда улыбка превращается в оскал. Эта женщина не просто идеальна ― она уже восьмое гребаное чудо моего мира.
Большим пальцем я нахожу кольцо мышц ее попки, и чувствую, как тело девушки снова напрягается.
— Подожди… Просто, чтобы ты знал, что бы ты со мной ни сделал, я планирую вернуть долг позже.
Я смеюсь, услышав это.
— Я не против игр пальчиками, детка, так что продолжай, — чувствую, как она расслабляется, и тогда я вгоняю свой большой палец ей в анус. — При условии, что ты все еще сможешь функционировать после того, как я закончу с тобой, мой упрямый маленький вспыльчивый огонек, — добавляю я с рычанием.
Она ахает, и я принимаюсь за работу — готовлю ее к большому финалу, пока не потерял самообладание. Разворачиваю ее и вместо этого вгоняю член в насквозь мокрую киску.
Должно быть, я родился во вторник, размышляю я позже, когда проникаю в нее так глубоко, что кажется, будто небеса подарили мне неограниченный скоростной проход.… Прямо как в детском стишке, все, чего я хочу сейчас — это быть наполненным благодатью.
Глава 7
Джонас
Настоящее
— Зачем ты привела меня сюда? — требую я, поворачиваясь лицом к блондинке. К той самой с надписью «Прошлое», вышитой сзади на ее белых трусиках сверкающими бриллиантами. Я запомнил эту деталь во время своего первого веселого путешествия по тропинке воспоминаний еще в баре.
Все еще цепляюсь за ту идиотскую веру в то, что я попал в ловушку дурного сна, или альтернативную вселенную, или гребаную Сумеречную зону… В любую минуту я проснусь и обвиню во всем большое количество «Макаллана».
Дело в том, что мне вроде как нравится заново переживать то хорошее, что было до того, как все превратилось в дерьмо. Я и забыл, какой потрясающе сексуальной была Грейс в тот вечер. Уже забыл, как сильно она заставляла меня смеяться, и каково это — когда кто-то бросает тебе вызов, по-настоящему бросает вызов и удивляет тебя. По правде говоря, она была лучшим Рождественским подарком, который у меня когда-либо был.
Прошлое качает головой и указывает туда, где я все еще прижимаю Грейс к стене в ее гостиничном номере; набрасываюсь на нее так чертовски грубо, что, клянусь, штукатурка треснет так же сильно, как мое сердце через два года. Прошлое — немногословная женщина, но прямо сейчас мне их более чем достаточно для нас обоих.
— Тебе это нравится, милая? Ты уже намокла?
Она только фыркает, заставляя меня снова почувствовать себя отъявленным придурком.
Неохотно я возвращаюсь к тому, что мы с Грейси делаем то, что у нас получалось лучше всего: врезаемся друг в друга, заставляя лететь искры. Ни одна женщина никогда не испытывала меня так, как она, не добивалась от меня лучшего, как она, не любила меня так, как она…
Не предавала, как сделала она.
Мы стоим примерно в пятнадцати метрах от тридцатилетнего меня, втискивающегося в чертов Диснейленд кисок, и внезапно я перестаю быть подглядывающим за лучшим временем, которое у меня когда-либо было. Последние два года, когда я избавлялся от своей боли, и близко не подошли к этому. Когда мы с Грейс трахались, я чувствовал, как движется земля. Чувствовал связь, которая разрушила мою дерьмовую личность. Грейс увидела меня таким, каким я был на самом деле тогда — потерянным, одиноким ребенком, который просто пытался заполнить пустоту.
— Мы уходим, — рявкаю я Прошлому. — Помаши своим волшебным дилдо, или как там, черт возьми, ты это делаешь, и вытащи нас отсюда… сейчас же.
Она ухмыляется мне и снова обхватывает своими худыми пальцами мой красный галстук… А потом меня ударяет своим лбом.
Глава 8
Джонас
Три года назад
Когда я прихожу в себя, то оказываюсь в гостиной нашей старой квартиры. Снова канун Рождества — прошел год с той ночи, когда мы впервые встретились.
Это место выглядит как взрыв блеска, но Грейс всегда сходила с ума в это время года. Я никогда не спрашивал ее почему, но у меня тайное подозрение, что она пыталась компенсировать все те дерьмовые Рождественские праздники, на которых я вырос.
Мы с Грейс снова занимаемся сексом, но не так, как раньше. Верни мне дикий секс, детка. На это просто неудобно смотреть.
Мы стоим у окна, размахиваем руками, как ветряные мельницы, и перебрасываемся словами друг с другом. Жестко трахались и еще сильнее ссорились. Были так чертовски похожи.
— Тебе необязательно было соглашаться на повышение отца, Джонас! — лицо Грейс искажается от разочарования и гнева. Ближе к концу ее лицо часто выглядело также. — Тебе больше не нужно терпеть его дерьмо. И не нужно ему ничего доказывать. Тебе от него ничего не нужно. Ты мог бы просто уйти.
— И лишиться контрольного пакета акций своей компании? — я презрительно кривлю верхнюю губу и с содроганием осознаю, что именно так делал и мой отец. — У него только что случился третий инфаркт. Этот ублюдок наконец-то на пути на тот свет… теперь это вопрос времени, Грейс, а я на два шага впереди. Сделаю все возможное, чтобы «Фарли Индастриз» стала моей.
— Но тебе даже не нравится работать в сфере слияний и поглощений, — возражает она. Она всегда знала меня лучше, чем я сам себя знал. — Ты хочешь этого только потому, что пытаешься что-то доказать самому себе… Ты такой упрямый засранец! Эта компания еще больше сформирует тебя по его образу и подобию, и он это знает. Твой отец наслаждается этим, сидя там, наверху, в своем большом дорогом пентхаусе в Трайбеке. Он навсегда привязывает тебя к этому месту, а тем самым и к себе.
— Теперь ты просто бредишь. Я совсем не такой, как мой отец, и никогда им не буду.
Я наблюдаю, как я в прошлом протискиваюсь мимо нее на кухню, а затем жду, когда распахнется дверца холодильника. Мне всегда нравилось иметь под рукой холодное пиво в пылу спора с Грейс.
Она следует за мной, напевая себе под нос: «Упрямый, упрямый, упрямый».
— Посчастливилось знать одну такую же, милая, — слышу я свою насмешку. — Если я когда-нибудь отправлю тебе электронное письмо, на которое ты обидишься, ты не будешь разговаривать со мной неделю. — Два года, если быть точным… — Ты бы взорвалась от обиды, если бы могла. Ты оставляешь ее мариноваться на много дней. Ты уже рассказала своему отцу о своей идее создания журнала?
Грейс стонет.
— Ты же знаешь, что я не могу… Натан говорит, что мне нужно немного подождать, пока ему не станет лучше. Ему только что сделали операцию… он все еще оправляется после нее.
— Он поправился бы быстрее, если бы знал, что его единственная дочь вот-вот сделает его очень богатым человеком.
— Джонас, пожалуйста…
— Скажи ему…
— Нет!
Повисает пауза, а затем мы оба кричим друг другу: «Ты упрямая задница», за чем снова следует звук захлопывающейся дверцы холодильника и ее самый непристойный смех. У нее был целый ассортимент их на выбор, но этот мне нравился больше всего. Он означал, что я наконец-то был прощен. Означал, что ровно через пять секунд мы будем выплескивать остатки своего гнева на кухонный пол. Тогда у меня не было садистского желания причинить ей боль или заставить заплатить — просто яростный голод по ее оргазмам был таким сильным, что ее глаза закатились бы в глазницы.
Конечно же, я уже слышу, как она, задыхаясь, произносит мое имя. У нас всегда был самый лучший примирительный секс. Мне не нужно опускать глаза, чтобы увидеть, насколько тверд мой член. Я чувствую боль, распространяющуюся вверх по паху и в живот. Если мы сейчас же не уйдем, я взорвусь.
Я поворачиваюсь, чтобы щелкнуть пальцами в Прошлое. К моему удивлению, к ней присоединилась близняшка-супермодель с волосами цвета воронова крыла, одетая в черный кружевной корсет и высокие подтяжки. Отец был прав. Сегодня вечером будет перегрузка сексуальных кошечек…
