на диване, он — на кровати. Лежит мрачный, безучастный ко всему. Как будто потерял надежду, ничего больше не хочет и просто ждет конца. А я смотрю на него такого — и сердце разрывается…
— Э, да постой ты! — один из парней спрыгивает со скамьи и направляется ко мне. Я ускоряю шаг, но он нагоняет.
— Хватай ее! Тащи сюда! — смеются его дружки.
Он ловит меня за руку, разворачивает к себе.
— Убери руку! Или я закричу! — и так почти кричу я. От страха и неожиданности. Обычно здесь очень тихо, ни драк, ни скандалов, ни происшествий. Поселок маленький, все друг друга знают в лицо и по имени. За целое лето первый раз вот так натыкаюсь на пьяную толпу.
— Ой… — вдруг теряется парень и тут же отступает. — Блин, сорян. Обознался. В смысле, не узнал.
Он даже руку к груди прижимает, будто очень раскаивается. Я разворачиваюсь и быстро иду к дому, но успеваю услышать их голоса.
— Блин, как стремно вышло…
— А че? Кто это?
— Да это Тохина…
Листвянка — действительно очень маленький поселок…
Сбавляя шаг, подхожу к дому и останавливаюсь у подъезда. Хочу немного отдышаться и побыть хоть немного в тишине и покое. Сажусь на скамейку как раз под нашим кухонным окном. Там горит свет, а из открытой форточки слышны голоса Веры Алексеевны, мамы Антона, и его тети.
— Вер, и охота тебе полвечера лепить эти вареники? — спрашивает тетя. — Сейчас все продается.
— Таких, как у меня, не купишь. А Леночке очень нравятся мои вареники с клубникой. Вот она придет с работы и покушает.
— Пф-ф. Носишься с ней как курица с яйцом. А я знаю, почему. Боишься, что она Антошку бросит. Вот и стараешься. Угодить хочешь, задобрить. Чуть ли не молишься на нее. Да только, Вер, это не поможет. Если Антошка на ноги не встанет, она от него рано или поздно все равно уйдет. Ты уж прости, но подумай сама, кому в наше время нужен калека? Кроме как родной матери. Была б еще жена, с детьми, и то смотря какая… А так — тем более… Поиграет немного ваша Лена в благодетельницу и сбежит.
— Злая ты, Нина, — с горечью произносит Вера Алексеевна. — Леночка нам как дочка. Единственная радость…
— Ой да брось, дочка… радость… Послушаю тебе через полгодика, когда твоя дочка упорхнет.
— Не язык у тебя, Нина, а жало ядовитое.
— Говорю уж, как есть. Ленка ваша — красивая молодая девчонка. Сама посуди, охота ей такой хомут себе на шею вешать?
— Антон — не хомут!
— Угу, — вздыхает тетя Нина. — Думаешь, мне не жалко Антошку? Жалко. И тебя жалко…
Я встаю. Захожу домой, и разговор сразу смолкает. На шум обе выходят в прихожую. Тетя Нина становится на пороге кухни и, сложив на груди руки, оглядывает меня, пряча усмешку. Мама Антона подходит ближе, порывисто обнимает. Заглядывая в глаза, спрашивает:
— Как ты, Леночка? Очень устала? Голодная? А я тут как раз вареников наделала.
Я впервые замечаю, как она на меня смотрит. Заискивающе, жалобно, просяще, с затаенным страхом. И понимаю: она и правда боится, что я брошу Антона. И без слов умоляет не делать этого.
А у меня горло перехватывает. Если бы она знала, что это я покалечила Антона…
***
На следующий день у меня выходной. А мама Антона с утра опять хлопочет. Не успеваю я выйти из ванной, как она спрашивает, что для меня приготовить.
— Спасибо, но мне ничего не нужно. Я сегодня поеду в город, хочу бабушку повидать.
Она сникает, но тут же спохватывается:
— Да, конечно, поезжай. Бабушка твоя там тоже, поди, без тебя скучает. Зови ее к нам в гости. Что ей в пыльном городе летом сидеть? Ой, я ей сейчас хоть клубнику отправлю…
Пока Вера Алексеевна собирает на кухне угощения для бабушки, я пытаюсь растормошить Антона.
— А давай, когда я приеду вечером, мы с тобой посмотрим какой-нибудь фильм?
— Давай, — сухо, бесцветно, не дрогнув ни единым мускулом, отвечает Антон, даже не глядя на меня. Он как будто, не отрываясь, смотрит в телевизор, который специально поставили перед ним. Только взгляд его абсолютно пустой и ничего не выражающий. Сейчас на канале идут местные новости, но даже если бы телевизор был выключен, Антон пялился бы в него точно так же.
— А хочешь я куплю мороженое?
Он молчит. Я осторожно присаживаюсь рядом, на краешек кровати. Ласково треплю отросшие вихры, только и это на него никак не действует. Хотя раньше он млел от любого прикосновения. Вздохнув, без всякой задней мысли бросаю взгляд на экран и застываю.
«…был задержан владелец одного из крупнейших в области нефтеперерабатывающих предприятий Александр Горр, — вещает женский голос за кадром. А на экране я вижу отца Германа в окружении силовиков. Его ставят лицом к стене, разводят над головой руки, обыскивают. Затем сковывают запястья наручниками и уводят. — Ему предъявлен ряд серьезных обвинений, в том числе в уклонении от уплаты налогов в особо крупном размере и участии в коррупционных схемах. Сейчас он находится под стражей… В его доме и офисе компании проводится обыск…»
Спустя месяц. Середина августа
— Ты где практику будешь отрабатывать? — спрашивает меня Юлька Орлова.
Мы сидим с ней на летней веранде кафе. Она цедит пиво, хрустит фисташками, а я — ем мороженое с шоколадным топпингом. Это первый раз за целое лето, когда я куда-то выбралась. Не считая, конечно, редких визитов к бабушке.
— Не знаю. Хотела сначала в своей школе… в одиннадцатой. Ну, где сама училась. Меня туда Олеся… моя классная бывшая звала. Но теперь даже не знаю…
— А что? Какие-то еще есть варианты? Или есть возможность откосить от практики? — подмигивает Юлька.
— Ну нет. Я, наоборот, хочу поработать в школе. Мне интересно. Но… как быть тогда с Антоном, не знаю. Я же не смогу к нему ездить… Вера Алексеевна, ну, его мама, хочет договориться с директором школы в Листвянке, чтобы я там отрабатывала.
— Не соглашайся! Скажи, что в универе не разрешили. Зачем тебе этот гемор? Ты и так все лето пашешь, света белого не видишь. Ладно бы для себя, а то для них… Чужой кредит выплачивать! Совсем они тебя замордовали.
— Да почему? Мне самой там нравится. Знаешь, какая там природа! Какой воздух…
— На этой природе хорошо отдыхать, а не спину гнуть.
— Да перестань. Говорю же — мне нравится. У нас в отеле такой коллектив хороший, дружный…
