Приезжавший пару раз Саша поил Карину отвратительно-теплым молоком с содой, которое она ненавидела с детства.
Однажды заскочила Зина, принесла баночку малинового варенья и огромный, оранжево-желтый грейпфрут. Она уже окончательно распрощалась со школой, забрала трудовую книжку и обзванивала частные заведения на предмет трудоустройства.
Когда наконец Карина поправилась и собралась на работу, ее пошатывало от слабости. Медленно-медленно она преодолела все десять лестничных пролетов, толкнула тяжелую подъездную дверь на ржавой и толстой пружине, выползла на свет божий.
И моментально ослепла от хлынувшего ей в лицо солнечного потока. Вокруг было царство весны, чудесной, полнокровной, наконец-то с достоинством иступившей в свои права.
Под ногами чернел мокрый, чистый асфальт, а по нему носились оголтелые, ошалевшие от счастья воробьи, вырывая друг у друга хлебные крошки.
С крыши подъезда свисала последняя, унылая и тонкая сосулька, звучно хлюпая каплями. По голубому небу плыли лохматые, похожие на куски сладкой ваты облака.
Молодой парень в потрепанном дворницком ватнике с ожесточением сгребавший лопатой с тротуара остатки раскисшего снега, обернулся на стук подъездной двери, увидел Карину и неожиданно улыбнулся, явив на обозрение неровные, прокуренные зубы:
— Надо же, едрит твою мать! Весна пришла!
Этим возгласом он передал всю свою усталость от затянувшейся зимы, снегопадов, льда, который толстой коркой покрывал тротуар и который надо было изо всей силы долбить тяжеленным ломом.
…Новенькая Малютина сидела за инструментом, вытянув на клавишах длинные, прямые пальцы с острыми ногтями. Взамен сиреневого лака сегодня блестел бледно-розовый: это была единственная уступка, на которую пошла бывшая Зинина ученица ради Карины.
— Сонату ты не знаешь, Эвелина. — Карина, уставшая слушать жалкое ковыряние, подошла к пианино и захлопнула ноты. — Давай-ка Баха.
— Баха я не успела. — сказала Малютина, убирая с клавиатуры свои шикарные пальцы.
— Но ты и этюд не успела. — пожала плечами Карина — Скажи, пожалуйста, ты собираешься играть экзамен?
— Конечно, — с готовностью кивнула девочка.
— Интересно, что же ты будешь исполнять комиссии? Ведь остался ровно месяц, а ты программу почти не разобрала.
— Я выучу — заверила Эвелина. спокойно глядя Карине прямо в глаза.
Ту передернуло. Безусловно. Зинка была права, когда высказывалась насчет этой наглой соплюшки. Послать бы ее с урока домой заниматься, да и то нельзя. Две недели назад Карина попробовала отправить Малютину из класса на пятнадцать минут раньше срока, и тут же прискакала Бурцева.
— Карина Петровна, — тоном, не терпящим возражений, заявила она, — будьте добры заниматься с Эвелиной строго по расписанию. Ровно сорок пять минут, и не меньше. Кстати. — завуч строго поджала губы, — задерживать ее тоже нежелательно, девочка очень загружена. у нее еще теннис, изостудия и хореография.
— Может, мне с секундомером над ней стоять? — сквозь зубы спросила Карина.
— А вот это вы зря, — отчеканила Мария Максимовна, — напрасно иронизируете. Я ведь вам все насчет нее объяснила. Вы же не уговорили Бабакину остаться, а могли бы. Теперь терпите к делайте то, что вам велят.
С этими словами она вышла, плотно прикрыв за собой дверь…
— Ладно, — Карина заставила себя успокоиться, вспомнив, что следующей за Малютиной придет Оля Серебрякова. — открывай Баха и учи текст. Прямо здесь, при мне.
Девица с недоумением покосилась на Карину, хотела было что-то возразить, но передумала, взяла ноты, водрузила их на пюпитр, раскрыла на нужной странице.
«Ничего, — думала Карина, сидя в излюбленном месте у окна и слушая, как ученица раз и разом повторяет одну и ту же фразу, — найдем способ, как справиться с этой красавицей. Нельзя ее выгонять — ладно. Но тогда пусть учит программу как миленькая».
Сорок пять минут, положенные расписанием, истекли. Эвелина собралась и ушла. Карина облегченно вздохнула.
В класс заглянула Оля, маленькая, белокурая, похожая на эльфа:
— Карина Петровна, можно?
— Можно, Оля, входи.
Девочка направилась к фортепьяно, волоча за собой тяжелую сумку с нотами.
— Что играть сначала, — она взглянула на Карину ясными голубыми глазами. — Моцарта или Шопена?
— Давай Шопена.
Оля добавила к двум подставкам на стуле третью, села, положила на клавиши тоненькие пальчики.
Карина слушала ее и ловила себя на том, что невольно улыбается. Девчонка играла так непосредственно, легко и вместе с тем профессионально, почти мастерски, что Каринины апатия и слабость от простуды исчезли без следа.
Когда, закончив работу. Карина вышла на улицу, было еще совсем светло. Легкий ветерок за день подсушил асфальт. Она шла по знакомому скверу и удивлялась каждой мелочи. Ей казалось, что она очнулась от глубокого, тяжелого сна и словно впервые видит молоденьких мамаш. прогуливающихся с колясками взад и вперед, разноцветные, яркие куртки ребятишек, гурьбой носящихся по детской площадке, толстых, важных голубей, смешно переваливающихся с лапы на лапу, горластых мартовских котов.
Карина нарочно не спешила, но, когда наконец она подошла к дому, так и не стемнело. И она увидела, что подъезд широко распахнут, а перед домом стоит грузовик, набитый домашним скарбом. Двое грузчиков снимали с машины большой цветастый диван.
«Кто-то к нам въезжает, — подумала Карина. — Интересно, куда это?»
Всех жильцов своего маленького подъезда она знала прекрасно. Это только в новых башнях в семнадцать этажей соседи годами ездят в лифте, не узнавая друг дружку, а маленькая хрушевка-пятиэтажка вся как на ладони.
По три квартиры на этаже — умножь на пять, всего пятнадцать. Никто вроде бы не уезжал из дома за последние месяцы.
Карина, с любопытством оглянувшись на грузовик, вошла в подъезд. И тут же, почти следом за ней, важно въехал диван.
— Девушка, в сторону! — весело гаркнул один из грузчиков, плечистый здоровяк.
Другой, не такой веселый, потому, вероятно, что был низкорослым и худым и таскать мебель ему было тяжело, угрюмо проворчал:
— Долбаные дома ваши без лифта! Тащи эту хреновину на пятый этаж — никаких денег не захочешь!
— Ладно, не вякай, — подбодрил его напарник, и они, обогнув посторонившуюся Карину, довольно быстро потопали вверх по лестнице.
Она в недоумении пожала плечами. На пятый? Кто же это выехал, так что она и не заметила? И тут ее осенило: да это ж к ней, под самый нос, въезжают новые соседи. Видно, двухкомнатную квартиру рядом с Карининой, пустовавшую лет пять, таки продали. Раньше, когда была жива мама, эта квартира принадлежала старушке Анне Марковне Шац. Потом старушка умерла. Ее дочь и зять квартиру сдали. Но въехавшие туда жильцы за три месяца довели ее до такого состояния и оставили столь ужасающие счета за междугородные переговоры, что после их отъезда хлебнувшие лиха хозяева решили больше никого в свое жилище не пускать. Продавать пустую квартиру тоже не спешили, видно, в деньгах не нуждались.
Карина привыкла за эти годы к отсутствию соседей за стеной, будто так и должно было продолжаться всегда. И сейчас интерес к новоявленным жильцам боролся в ней с некоторым страхом: как-то уживется она с чужими людьми за тонкой, проницаемой стеночкой. Вдруг шуметь будут? Или…
Что «или», Карина додумать не успела, так как машинально дошла на свой пятый этаж и уперлась носом прямо в распахнутую дверь соседней квартиры.
Оттуда слышались шаги, голоса грузчиков, скрип и грохот переставляемой мебели. Однако в прихожей никого не было. Карина помялась у своей двери, но, так и не дождавшись появления хозяев, отправилась к себе.
«Ну их, — подумала она, — еще успеем познакомиться».
Все последующие вечера она прислушивалась к тишине за стеной в большой комнате, но услышать ей ничего не удалось.
«Наверное, въехала какая-нибудь тихая старушка, — решила Карина. — Сидит караулит квартиру для подрастающих внуков».
