А может, я разлучила бы ребенка с младшим братом или сестрой, которые еще не родились. Тогда я лишу ребенка будущего защитника, а этого я хочу меньше всего.
Эта мысль заставила меня задуматься о следующих нескольких неделях. Мой приближающийся выпускной маячит передо мной, как маяк, но вместо того, чтобы вести меня к берегу, он заставляет мой мозг плыть по течению. Чем ближе и ближе, тем более потерянной я себя чувствую.
Не поймите меня неправильно. Я знаю, куда иду. До окончания университета я найду новое место жительства, найду работу на полставки, пока буду готовиться к сдаче экзаменов. И если все пойдет хорошо, я подам документы и поступлю на ускоренную программу юридической школы Уилтон, которая позволит мне получить степень юриста за один год, а не за два.
Тем временем я буду работать с Джоном, и, в конце концов, он сделает мне предложение. Как только он сделает это, у меня будет стабильная обстановка в доме и финансовые средства, чтобы подать на опекунство над Миной. Я также буду на пути к стабильной карьере.
Таков план. Он относительно прост, и шаги вполне понятны и достаточно просты, чтобы им следовать…
Но проблема в том, что я не хочу.
Я не хочу готовиться к экзаменам.
Я не хочу получать степень доктора юриспруденции.
И уж точно не хочу выходить замуж за Джона.
Вместо этого я хочу наслаждаться своей молодостью, смаковать ее и делать то, что обычно делают люди моего возраста.
И это заставляет меня чувствовать себя такой злой, виноватой и потерянной.
Потому что я точно знаю, что люблю Мину, и я действительно хочу найти способ, чтобы мы были вместе. Но если бы я действительно этого хотела… У меня бы не было проблем с планами, верно? Я бы не сомневалась в себе каждую секунду.
Я бы не чувствовала себя так, как сейчас.
Итак, с каждой секундой, приближающей выпускной, я чувствую себя все более дезориентированной. Я вижу свое будущее все яснее и яснее, и оно выглядит таким чертовски мрачным. Мне хочется повернуть в другую сторону, сделать разворот и затеряться в море.
Потому что все, что угодно, должно быть лучше, чем работа, на которую я не хочу идти, чем брак с человеком, за которого я не хочу выходить замуж.
Вот почему, когда водитель Убер подъезжает к дому Джона, я остаюсь в машине, мои руки дрожат, а решимость трепещет. Я пытаюсь делать глубокие вдохи и выдохи, но они не помогают мне успокоиться.
Вместо этого я чувствую приближение панической атаки. Обычно, когда они случаются, я не могу их остановить. Поэтому я нахожу тихое место, где можно спрятаться, и пережидаю их, чувствуя каждое резкое сжатие сердца, борясь за каждый глоток воздуха.
А после?
Со мной просто кошмарно иметь дело.
Я вымещаю боль, разочарование и гнев на всех, кто находится рядом со мной. Я вырываюсь и жестоко обращаюсь с окружающими. Как будто боль вытесняет ту толику человечности, которая осталась во мне, и я позволяю гневу в себе подпитывать мои действия.
Я бы никому не пожелала послепанического приступа, и уж точно не должна испытывать его прямо перед входом в дом Джона, где мне нужно всегда быть на высоте. К счастью для меня, резкий стук кулака по двери машины застает меня врасплох, прежде чем паническая атака успевает разразиться.
Натянув на лицо фальшивую улыбку на случай, если это Джон, я поворачиваюсь к окну. Когда я вижу, кто это, то сразу же хмурюсь. Открыв дверь, я спрашиваю:
— Что тебе нужно?
Сосед Джона игнорирует мой вопрос, предпочитая задать свой собственный.
— Что ты здесь делаешь?
Я выхожу из машины, и как только дверь захлопывается, водитель Убер ловко уносит ноги, и мне жаль, что я не могу пойти с ним. Но в то же время я этого не делаю, потому что не хочу лишать свои жаждущие глаза возможности насладиться этим мужчиной, с которым мне предстоит встретиться сегодня вечером.
И снова я поражаюсь своей тяге к этому незнакомцу. Высокий, мускулистый мужчина одет в черную толстовку, черные джинсы и черную футболку. Все в этом мужчине, начиная от полностью черного костюма и заканчивая черными волосами и карими глазами, должно сливаться с темнотой ночи, но это не так.
По крайней мере, не для меня.
На самом деле он — все, что я вижу, все, на чем я могу сосредоточиться.
Если бы за его спиной бушевал пожар, а вокруг нас бродили голодные волки, я бы все равно не смогла оторвать от него глаз. Я ненавижу этого человека, я уверена в этом. Я ненавижу то, что он олицетворяет, — все то, что я никогда не смогу получить в жизни.
И одного этого должно быть достаточно, чтобы я возненавидела его. Отвернуться от него и не обращать внимания на тоску и вожделение, которые одолевают меня всякий раз, когда я смотрю в его сторону и замечаю его напряженные глаза и точеные черты лица. Конечно, если я могу преодолеть отвращение к близости с меткой, я смогу проложить себе путь через туманное облако похоти и выйти на другую сторону невредимой.
И все же я не могу оторваться от его очарования. Я потерялась в этом странном притяжении между нами, и, судя по его горячему взгляду, думаю, не только я одна это чувствую. Возможно, я романтизирую и преувеличиваю это влечение, потому что, благодаря бесконечной череде отметок за отметками, я уже давно не предавалась подобным чувствам.
Но та малая часть меня, которая протестует против существования моего тщеславия, желает, чтобы я испытывала эти чувства по любой другой причине, кроме как потому, что он — единственный парень, который физически удерживал мое внимание с тех пор, как началась моя кампания по поиску золота.
Неужели я настолько поверхностна? До сих пор я считала, что из всех моих не самых лучших качеств именно мелкость мне не свойственна. Физическое влечение к мужчине всегда было для меня непозволительной роскошью, и я никогда не заботилась о нем и не потакала ему.
Но с ним я нарушаю эти правила, вожделея того, кого не могу иметь. Это не принесет мне ничего хорошего. Я зря трачу время. Моя решимость добиваться Джона ослабевает в присутствии его соседа, в череде вариантов "что если", которые он представляет.
Что, если мне не нужны деньги? Что, если бы Мину никогда не забирали? Что, если бы я была обычной девушкой с обычными проблемами? Стала бы я потакать этому? Что бы я чувствовала? То, как болезненно сжимается мое сердце при этих вопросах, приводит меня в ужас.
И от этого я ненавижу его еще больше.
За то, что именно он стал причиной столь пугающей, контрабандной линии самоанализа.
А еще за то, что мне нужно это время наедине с собой, а он вторгается в него и в мои мысли. Потому что минута подготовки, которую я обычно даю себе перед тем, как войти к Джону, необходима для моего здравомыслия. Я использую ее, чтобы закалить себя, напомнить себе, что у моего безумия есть причина.
Мина.
И последнее, что мне нужно, — это прерывание, тем более прерывание со стороны мужчины, который меня привлекает.
Поправка: мужчина, который вмешивается в мои дела.
Напоминая себе, что я ненавижу его, я скрещиваю руки и не пытаюсь скрыть презрение в глазах и голосе, когда говорю:
— Как это может быть твоим делом?
Он замечает мою оборонительную позу и делает шаг ближе.
— Некоторые назвали бы то, что ты делаешь, бродяжничеством. Может быть, я выполняю свой гражданский долг.
Мои глаза сужаются, и я позволяю студенту-юристу возразить:
— Во-первых, я не бродяжничаю. У меня есть цель быть здесь. Во-вторых, даже если я бездельничаю, ты ничего не можешь с этим поделать. Я не нарушаю никаких законов. — Я жестом показываю на общественный тротуар под нами. — Это общественная собственность. — Я заставляю себя нахмуриться, когда понимаю, что мне нравится спорить с ним, что мне нравится быть рядом с ним.
Он ухмыляется, его взгляд одновременно угрожающий и вызывающий.
— Вообще-то, бродяжничество кодифицировано в уголовном законодательстве Нью-Йорка в разделах 240.35, 240.36 и 240.37.
