Он внезапно побледнел, будто получил оглушительную пощечину. Но это и понятно – у него с моей матерью исключительно сложные отношения и оправдывать ее язвительные прогнозы ему совершенно не хотелось.
Заглянув в мои страдальческие глаза каким-то странно-изучающим взглядом, изумился, будто увидел не признаваемое серьезной наукой привидение. Изменившись в лице, вновь посмотрел на часы. Поняв, что опаздывает на работу, приказал мне безапелляционным тоном:
– Вечером будь дома, нам надо серьезно поговорить!
И ушел, а я будто очнулась от кошмарного сна. Последняя его фраза меня окончательно добила. Как можно быть таким бесчувственным чурбаном? Новая страсть ему так глаза застила, что он и в самом деле стал другим человеком? Или он всегда был таким, а я просто не замечала этого, одурманенная своей слепой любовью?
Медленно, не доверяя подгибающимся ногам, пошла на кухню, приготовила крепкий кофе и быстро его выпила, стараясь заставить работать окостенелые мозги.
Стоит ли мне дожидаться Георгия? О чем он со мной хочет поговорить, понятно и дураку, а я к этой категории, слава богу, никогда не относилась. Или думала, что не отношусь. Чувствуя, что еще одна такая встреча с этим незнакомым безжалостным человеком мне просто не по силам, решила уехать.
Поручение мамули оказалось как никогда кстати. Могу же я пожить в собственном доме хотя бы пару месяцев? Конечно, могу! Приду в себя, соображу, что же мне делать дальше. Что думать о своей, как оказалось, насквозь фальшивой жизни.
Сняла кольцо и, чуток поколебавшись, – всё-таки это не обручальное кольцо в строгом понимании этого слова – оставила его на письменном столе Георгия, отрезая тем самым все пути к отступлению.
Позвонила Оксане, своей ассистентке, попросила взять на себя мои заказы. Их было не так уж и много, всё же лето не сезон, поэтому она охотно согласилась.
Вытащив из антресолей большую походную сумку, я принялась запихивать в нее всё, что могло пригодиться. В одну сумку все вещи не вошли, пришлось набить еще и баул.
По очереди стащила их вниз, засунула в багажник своей верной машинки и выехала со двора, радуясь, что никто из соседей мне не встретился и не пришлось изобретать правдоподобный ответ на неизбежный вопрос куда это я собралась.
Вытащив из сумочки сотовый, подрагивающими пальцами выбрала телефон родителей. Трубку взял отец. Предупредив его, что еду в Пореченск, на всякий случай попросила Георгию ничего обо мне не говорить. Не думаю, что ему придет в голову расспрашивать обо мне мамулю, они друг друга на дух не выносят, к тому же, как известно, «баба с возу, кобыле легче», но всё-таки.
Найдя в бардачке диск Нино Рота, я засунула его в проигрыватель. Обычно я не могу без слез слушать его горестно-пронзительную музыку, но сегодня она была в самый раз, и ложилась на мое истерзанное сердце легким укором, безмолвно говоря: я же предупреждала, что всё будет именно так.
Я опустила стекло и еще прохладный утренний ветерок приятно обдувал мои пламенеющие щеки. В голове что-то монотонно звенело. Возможно, от бессонной ночи, возможно, от неприятных откровений мужа.
Вот так живешь, живешь в полной уверенности, что у тебя всё хорошо, а в одночасье оказывается, что всё плохо. Я и помыслить не могла, что ему даже наши мальчишки жить нормально мешали, иначе он не упрекал бы меня нашей незапланированной женитьбой.
Стараясь избавиться от мешающей дышать горечи, я поминутно прихлебывала согревшейся минералки из пластиковой бутылки. Машину вела почти на автопилоте, смутно надеясь, что мой ангел-хранитель не даст мне попасть в аварию. Мимо мелькал знакомый город, постепенно уступивший место сначала пригородам, а потом небольшим поселкам.
По салону торжественной заупокойной мессой по моему счастью разливалась музыка Нино Рота к фильму «Ватерлоо». Она задевала самые глубинные пласты моей души, и моя боль из личной, частной, становилась вселенской, напоминая мне, что люди страдали и до меня, и будут страдать после. И вряд ли мою личную беду можно назвать исключительной.
Но вот через час показались окраины Пореченска. Снизив скорость, я проехала по узким старинным улочкам и затормозила возле двухэтажного тяжелого здания за еще крепким сплошным деревянным забором. Выйдя на затекших ногах из машины, облегченно вздохнула. Только тут я чувствовала себя на своем месте. Как хорошо, что у меня есть это убежище.
Дом был старый, купеческий. Когда-то Пореченск стоял вдали от Волги, на пересечении двух впадавших в нее речек, но после постройки плотины горьковского водохранилища оказался на самом ее берегу. И дом, построенный на угоре, теперь возвышался над водой.
С горы прямо в Волгу вели две тропинки – одна очень крутая, с опасными откосами и обрывистыми скалистыми участками, другая более пологая, но тоже не для слабых ног. Участок при доме когда-то, до революции, был несколько гектаров, но и по нынешним меркам был не мал – более двадцати соток.
Достав из укромного местечка за кирпичами большой старинный ключ с резной головкой, открыла громоздкие ворота. Они укоризненно заскрежетали, будто пеняя мне на пренебрежение своими обязанностями. Мне стало не по себе, и я раскаянно вздохнула.
Загнав машину в бывшую конюшню, а ныне гараж, подошла поближе к дому и оценивающе посмотрела наверх. Ни разу за все годы существования дома не ремонтированная черепичная крыша вроде в порядке. Второй этаж, более легкий, чем первый, тоже. Во всяком случае, снаружи.
Закрытые темными ставнями окна первого этажа придавали всему дому угрюмый и болезненный вид.
Обнесенный по периметру высоким сплошным забором двор капитально зарос чертополохом и другими, чувствующими себя чрезвычайно вольготно, сорняками. Я сумрачно качнула головой. Что ж, физическая работенка это именно то, что доктор прописал. Очень хорошо отвлекает от недомогания нравственного.
Ключ от дома у меня сохранился еще с тех пор, как я приезжала сюда на каникулы к бабушке, и я долго возилась, пытаясь открыть дверь в дом. Но вот она с легким скрипом растворилась, открывая доступ в темный коридор. Ни на что не надеясь, я нащупала выключатель у входа, повернула его и, – о чудо! – загорелся свет.
Приободрившись, прошла дальше. Тихо, пусто и прохладно, хотя на улице тепло, даже жарко. Но это и понятно – стены первого этажа полутораметровые. Раньше строили на века, для потомков. Я снова пригорюнилась. Получается, я тот самый неблагодарный потомок, что торгует своим наследством.
Решив поразмыслить об этом попозже, на досуге, принялась за дела. Сняла все ставни, распахнула окна на обоих этажах, даже дверь в подвал открыла, чтобы проветрить дом от въедливого нежилого запаха. Потом перенесла внутрь всё, что захватила с собой. Подумав, решила обосноваться на втором этаже в той же комнате, в которой жила прежде.
