Утро, адью этой сказке. Я — не Лариса, чтобы пытаться перетягивать ее в реальность.
— Я сделал звонок, — говорит Яр, — врач уже был у ворот моего дома, но пришлось возвращаться. Он очень расстроен.
— Ни дня без работы?
— Влюблен в мою повариху.
— А он в курсе, что она находит твоих охранников привлекательными? — не удерживаюсь от шпильки.
— Он поступил в медицинский с пятого раза. Он очень настойчив.
Яр улыбается, и я машинально улыбаюсь в его рубаху. Какой теперь толк в докторе, пусть даже настойчивом? Мою девственность он все равно не найдет.
— Можешь дать мне мобильный? Я хочу позвонить.
Он достает из заднего кармана телефон, я по памяти набираю Ларисин номер. Долго не берет трубку — соня, но вот, наконец, недовольный и хриплый ор:
— Да?!
— Это я, — торопливо выпаливаю. — Я возьму такси и сейчас выезжаю. Ты сможешь спуститься и выкупить меня? Деньги я отдам.
Телефон возвращается к своему хозяину.
— Лариса, — говорит Яр, не спуская с меня строгого взгляда, — она не приедет сегодня. Никуда выходить не нужно. Добрых снов.
— Я так и думала, — ворчит подруга. — Взаимно.
Взгляд Яра испепеляет, в нем столько намешано, что я не выдерживаю, прячу глаза. Насмотревшись на ковролин, начинаю осмотр комнаты: знакомая кровать поглощает практически все пространство, два торшера по бокам, замысловатая картина на противоположной стене, в углу несколько кремовых пуфиков. Преобладание кровати и красного безусловно.
Поднимаю глаза.
Яр молчит, скрестив на груди руки, словно отгораживаясь, но будто веревками удерживает меня.
— Почему ты сказал Ларисе, что я не приеду? — спрашиваю и вдогонку бросаю второй, не менее важный вопрос: — Откуда ты знаешь, как ее зовут?
Он даже моего имени не спросил, а здесь вдруг… Лариса. Неуютно и холодно в этом июне и в этом доме, и под этим внимательным взглядом… Похоже на ревность, но я не ревную; кто я, чтобы его ревновать? Одна из многих, и то, уходящая.
— Если забыла, ты сегодня выходишь замуж — это ответ на первый вопрос. И почему ты думаешь, я не знаю, как зовут твою единственную подругу в этом городе, Злата?
А вот этот ответ на второй.
С минуту в шоке смотрю на Яра. Он знает мое имя! Приятное тепло разливается в теле, щеки предательски розовеют. Он знает мое имя! Знает!
И тут до меня доходит его первый ответ…
Какая, прости Господи, свадьба?!
Говорю Яру, что все понимаю, пошутили вчера с друзьями — он и я, закончилось все шедеврально, но цирк не люблю с детства, потому что в детстве как раз таки в цирк хотелось, но в нашем городе его не было. Несколько минут вдруг рассказываю про цирк, про то, что люблю хищников, особенно без ума от тигров. Яр выуживает незначительную информацию о моем детстве, и слушает так, будто для него это важно. Под его взглядом, под лаской ладони сбиваюсь, начинаю рассказ заново и одумываюсь: чего ради я посвящаю его в свое скудное детство?
Какая ему разница, что в нашем холодильнике никогда не было забитых продуктами полок, а частенько мы и вовсе его отключали за ненадобностью? И что в институт я ходила в одной паре джинсов, сезона зима-лето-осень-весна-все равно других не было, и что, поддавшись Ларискиным уговорам и подойдя к нему с предложением, я вовсе не рвалась замуж, а думала о пальто с мехом енота на вороте, который, скорее всего, не енот, а дворовая кошка.
В глазах Яра мелькает лукавое выражение. То ли удивлен, что из котов делают воротники, то ли намекает мне, что не против услышать, как я мурлычу ему. Смутившись, замолкаю. Запоздало мелькает мысль: что-то я разболталась. Сказала главное, что замуж не собираюсь — и иди себе, нет же, стою, чего-то жду, боюсь пропустить малейшие эмоции на лице моего любовника.
Мой любовник…
Он не расстроен из-за новости с пальто, хотя… с чего бы ему расстраиваться? Больше удивляет, что он не соскальзывает с крючка, как я ему предлагаю.
— Ты говоришь «нет», но твое тело говорит, чтобы я не слушал. — Улыбается заговорщически. — Сделаем так… У тебя есть время подумать, но учти, я не шучу такими вещами. Мне тридцать четыре, я свободен морально и финансово, не против семейных отношений, — подмигивает, — и мне импонирует, что я ни с кем не делил свою женщину.
От последних слов Яра жидким оловом растекаюсь у его ног, а взглядом облизываю лицо, уже без утренней щетины, скулы, темные глаза с пушистыми ресницами, светлые брови, виски с едва заметно пульсирующими венками и рот. Его рот, по которому успела соскучиться. Яр выше меня примерно на голову, и мысленно я поднимаюсь на цыпочки, чтобы запустить пальцы в его пышную шевелюру. Совершенство бардака — я бы так назвала его прическу, но уверена, каждая прядь только притворяется фривольной, а лежит четко по задумке хозяина. Как и защитного цвета брюки имитируют обычность оптового рынка, но цена их для смертных колеблется где-то между заоблачными и нереальными. И медово-желтая рубаха из последней коллекции Кензо, и ботинки горчично-брезентового цвета… Все продумано, под контролем стиля и моды. И фигура его, наверняка, под контролем правильного питания и спортивного зала, и только глаза сейчас как два сорванца, искушают, искушаются.
Пока я грежу, Яр делает шаг, и его губы насмешливо шепчут мне в ухо:
— Ты можешь уйти, вся такая гордая и неприступная, и думать обо мне и сравнивать с будущими любовниками. Можешь рискнуть и выйти за меня замуж, и мы попробуем. Не получится — ты получишь компенсацию после развода.
Морщусь. Думать о свадьбе с малознакомым мужчиной, пусть даже от которого сносит крышу — безумство. А думать о разводе еще до свадьбы — уже проигрыш в отношениях.
— А можешь остаться в моем доме, — продолжает Яр. — В качестве любовницы.
Притворяюсь, что слова меня не задели, но посматриваю на дверь.
— И я буду брать тебя, когда захочу, как захочу и сколько мне захочется.
Мое ухо плавится от его слов, перед глазами пелена, и дверь выглядит как-то размыто.
— Но при втором варианте я заставлю тебя бросить работу в агентстве.
Пелена отступает, но вместо того, чтобы сфокусироваться на двери, спрашиваю:
— А при первом?
— И при первом тоже. Ты все равно не любишь свою работу, а я не хочу, чтобы моя женщина делала то, что не хочет.
Выворачиваюсь из объятий, рядом с Яром совсем не могу думать связно. Мне хочется закрыть ему рот поцелуем, чтобы перестал соблазнять, точнее — чтобы наконец соблазнить его, и не разговорами, а более плотским занятием. Колкий взгляд внимательно за мной наблюдает, и только усилием воли не съеживаюсь. Минуту назад пронзающая насквозь нежность, а сейчас, кажется, ошибусь с ответом, и взгляд пронзит меня.
