Флисс уставилась на него в изумлении, не зная, чего ей бояться больше — возможного унижения или кулинарных изысков Стэна, в результате которых многие гости основную часть вечера проводили в туалете.
— Я приду только в том случае, если ты пообещаешь хорошо относиться к Айену.
— Конечно. — Стэн пожал плечами.
Флисс совсем не понравился подозрительный блеск его прищуренных глаз.
Когда Саския закрыла за собой красную дверь и подошла к лифту, прежде чем войти в кабинку, она на секунду крепко зажмурила глаза, охваченная непонятным восторгом.
Жоржет Грегори действительно великолепна, подумала она. Она фактически предложила ей работу по телефону и попросила зайти в офис, как подозревала Саския, только за тем, чтобы узнать ее историю с Феликсом. Саския полагала, что Фоби уже успела ей на что-то намекнуть.
Обычно она ненавидела рассказывать о Феликсе, но Жоржет была особенной. Саския сразу это заметила. В Жоржет идеально сочетались сочувствие и забавное остроумие, что придавало бодрость любому ее собеседнику.
— Звучит так, будто этого маленького ублюдка нужно положить через колено и как следует ему всыпать, — выдохнула она.
Саския покачала головой и грустно рассмеялась.
— А что, если обуть его в кожаные сандалии, надеть вельветовые штаны и отправить на курсы самосовершенствования, которые по выходным проходят в Уэльсе?
Саския не сдержала улыбки:
— Это уже лучше.
— Ты умеешь печатать? — неожиданно спросила Жоржет.
Саския вскоре привыкла к тому, что Жоржет все время перескакивала с одной темы на другую, напоминая ей человека, который любит переключать каналы на телевизоре. Но эта особенность больше забавляла ее, чем раздражала.
— He совсем, — призналась она. — Только двумя пальцами.
— Прекрасно, тогда ты будешь печатать письма с той же скоростью, с которой я их пишу. Домохозяйки из Найтбриджа слишком ревностно относятся к общению с «их дорогой подругой» Жоржет. Глупые коровы! Если бы они не платили мне столько денег, я бы плевала им в суп. Ты видела Феликса после всего, что произошло? Ты уже решила, что будешь делать?
— Я… — Саския немного помедлила и решила рассказать о своем плане мести с участием Фоби.
— О, как это чудесно! — выдохнула Жоржет, когда Саския закончила повествование.
Саския чувствовала себя так, словно родилась заново, поверив еще больше в успех задуманного предприятия.
В своей сумочке она обнаружила несколько упаковок таблеток, которые собиралась выбросить, решив, что они ей больше не понадобятся.
— Ну и зачем же ты позвонила, дорогая Годжи? Ты не часто балуешь звонками свою падчерицу.
— Ах да. Мне показалось, или в последнее время ты довольно часто говоришь о Джослине Сильвиане?
— Да, я его знаю. — Сюзи внезапно насторожилась.
— Прости меня за семейную историю, но его сын…
— Феликс?
— Да. Ты представляешь его интересы, не так ли, дорогая? И присматриваешь за ним для папочки, если я не ошибаюсь. Так вот, Феликс и дочь Тони Ситона…
— Годжи, мне все известно, — вздохнула Сюзи. — Феликс и Саския были помолвлены, но в последний момент все расстроилось, главным образом из-за того, что Феликс поступил с Саскией в точности, как его отец поступил со мной.
— Да. — Жоржет выдержала паузу. — Но ты не знаешь, что планирует Саския.
— Саския? И что же?
— Ты когда-нибудь слышала о Фоби Фредерикс?
— Имя мне смутно знакомо. Я должна ее знать?
— Скоро узнаешь. Через пару недель Феликс будет говорить только о ней. Послушай, я только что поступила немного опрометчиво, и я надеюсь, для тебя это окажется неплохим источником слухов, дорогая…
Как только Феликс вошел в квартиру, Дилан начал закрывать многочисленные файлы на своем компьютере, перед тем как его выключить.
— Эй, — Феликс взял нектарин из тарелки с фруктами, которые Дилан ел во время работы, чтобы уменьшить количество выкуренных сигарет. Экран погас, и Феликсу не удалось ничего прочитать через плечо друга.
— Почему ты всегда так делаешь? — он не скрывал своего разочарования. — Ты не позволил мне прочитать ни единого написанного тобой слова.
— Я уверен, тебе это покажется слишком банальным, — дружелюбно улыбнулся Дилан.
— Ерунда. Я читаю все, ты же знаешь. — Феликс пошел следом за ним в гостиную и опустился на диван, потянувшись к пульту телевизора рукой, с которой капал сок. — Не думаю, что ты вообще что-то пишешь.
— Правда?
Феликс переключал каналы.
— Мне кажется, ты лишь притворяешься писателем, чтобы привлечь к себе внимание. Это как надеть сверхмодные очки. Ты считаешь, что это придает твоему образу больше глубины.
— Тогда я не слишком преуспеваю, верно? — засмеялся Дилан, взлохмачивая свои каштановые волосы.
— Тебе следует напечатать свое произведение и читать его вслух на вечеринках. Оно большое? Должно быть, огромное. Ты работаешь над ним уже несколько лет.
— Я многое переписываю заново, — уклончиво ответил Дилан.
Феликс не знает, подумал он, что его друга давно публикуют под литературным псевдонимом. И если успех и дальше будет ему сопутствовать, то, по его подсчетам, меньше чем через полгода он сможет оставить работу в баре.
В среду Фоби нервничала больше, чем перед выпускными экзаменами или накануне собеседования о приеме на работу. Она также чувствовала, что была намного больше напугана.
Прошлый вечер немного укрепил ее уверенность в себе. Когда она пришла в бар на работу, весь персонал был восхищен ее новой стрижкой. Том, который появился позже всех с друзьями из своей постановки, издал радостный возглас, сложил ладони в притворной молитве и неуклюже упал на колени.
— Спасибо тебе, Господи! — взвыл он, растягивая слова, словно американец из южного штата. — Твое творение, Фоби Фредерикс, сегодня не занималось сексом, ваше белобородое святейшество. Сохрани ее чистой и невинной, как младенец, и огради от грязного искушения и грубой похоти.
В этот вечер Фоби сияла от невыразимой радости, когда видела номера телефонов, записанные на десятифунтовых банкнотах, которыми с ней расплачивались, и когда ее снова и снова спрашивали о том, чем она собирается заниматься на следующей неделе.
По иронии судьбы, Фоби не могла связаться с единственным человеком, которого она хотела видеть. Когда она звонила, Дэн всегда был «в суде» или «на совещании». Она не могла рисковать и звонить ему домой, в страхе, что к телефону подойдет Мицци и радостно поздоровается своим пронзительным голосом, мучая ее черную душу.
