Зачем ты это сказал? – несчастным голосом спросила она вместо того, чтобы поздравить его или сказать, что он держался молодцом. Даже посторонние люди делали это. Но его жена смотрела на него с едва скрываемым неодобрением. Питеру казалось, что хам Фрэнк сверлит его глазами. – Ты говорил так, будто мы будем раздавать «Викотек» бесплатно. Ты же прекрасно знаешь, что папа хотел от тебя совсем другого. Это же будет дорогое лекарство. Оно должно быть дорогим, если мы хотим получить наши деньги обратно вместе с прибылью, которой мы заслуживаем.
Снова голый расчет, снова тот же холодный взгляд.
– Не будем об этом говорить, – сказал Питер, беря свой кейс. Он поблагодарил ассистенток и вышел из здания.
Кейт следовала за ним. Ему не хотелось ничего с ней обсуждать, потому что она все равно не могла его понять. Она очень хорошо разбиралась в прибыли от продаваемых компанией лекарств, но не в духе их деятельности, в словах, но не в их значении. Сейчас Кейт не осмеливалась давить на него. Одно препятствие он успешно преодолел, но теперь перед ним стояла задачка посложнее – слушания ФДА. До их начала оставалось чуть больше часа.
Они сели в лимузин, и Кейт предложила зайти куда-нибудь на ленч, но Питер покачал головой. Он обдумывал то, что она сказала ему после слушаний в конгрессе. По ее мнению, он их провалил. Он не поддержал политику компании, которая состояла в том, чтобы сделать цены на «Викотек» и все их остальные лекарства как можно более дорогими, получить максимальную прибыль, которая бы удовлетворила Фрэнка. Питер был вполне доволен сутью своего выступления; в ближайшие месяцы он намеревался бороться до последнего, чтобы снизить цену на «Викотек». Фрэнк даже не подозревал, каким непреклонным собирался быть Питер.
В конце концов они перекусили сандвичами прямо в машине, запивая их кофе из бумажных стаканчиков. Когда лимузин затормозил около здания ФДА в Роквилле, штат Мэриленд, Кейт показалось, что Питер все-таки разнервничался. От Капитолийского холма до этого места было полчаса езды. Здание казалось не слишком красивым, но здесь происходили важные события, и он мог думать только об этом. О том, что произойдет здесь сегодня. О том, ради чего он приехал сюда. О том, что он пообещал Фрэнку и Кэти. Это обещание трудно ему далось, но войти под своды этого здания оказалось еще труднее. Он знал, что сейчас скроет от ФДА значительный изъян и сделает вид, что препарат готов к испытаниям на ничего не подозревающих людях. Оставалось только молиться, чтобы Фрэнк не солгал ему и приостановил бы производство продукта, если в этом возникнет необходимость.
Когда Питер вошел в зал для слушаний, его ладони были влажными, а сам он от волнения не замечал присутствующих. Кэти села, и Питер не сказал ей ни слова. По правде говоря, он про нее совершенно забыл. Перед ним стояла трудная задача – принести в жертву свои идеалы и отказаться от своих принципов. Но ведь если они смогут довести «Викотек» до совершенства, он будет спасать жизни или по крайней мере продлевать их. Положение было хуже некуда – он знал, что делает недопустимую вещь, и в то же время речь шла о лекарстве, которое было жизненно необходимо.
Здесь его не заставляли приносить присягу, но ответственность за произнесенные в этом месте слова была гораздо серьезнее. Питер огляделся и почувствовал головокружение, но потом взял себя в руки. Он по крайней мере знал, что ему делать. И скоро все будет кончено. Он надеялся, что предательство тех самых людей, которые должны были ему помочь, займет всего несколько минут, хотя на самом деле, как он боялся, это могло отнять куда больше времени.
Ожидая, пока совет начнет задавать ему вопросы, Питер почувствовал, как его руки дрожат. Это был самый ужасный опыт в его жизни, совсем не похожий на его появление перед конгрессом сегодня утром. Выступление перед ФДА было куда более зловещим – на карту ставилось нечто гораздо большее, и на плечах его лежала ни с чем не сравнимая ответственность. Но Питер продолжал говорить себе, что ему не остается ничего другого, как пройти через это. Он не мог себе позволить думать: ни о Кейт, ни о Фрэнке, ни о Сушаре, ни даже об отчетах, которые он так внимательно изучал. Нужно было просто встать и говорить о «Викотеке», о котором он все знал. Он сел за узким длинным столом и замер в нервном ожидании.
Потом он внезапно вспомнил о Кэти и обо всем, чем он жертвует ради нее и ради ее отца. Он отдавал им свою честь и свою смелость. Этого должно было с лихвой хватить для того, чтобы отдать все долги – и ей, и ее отцу.
Но тут глава комитета начал задавать вопросы, и Питер собрался с силами и выбросил посторонние мысли из головы. Вопросы были очень специальные и очень технические, и Питеру пришлось попотеть, чтобы компетентно ответить на них. Какова цель его приезда на ФДА? Очень четко, кратко, чистым и сильным голосом Питер объяснил, что приехал просить разрешения на испытания на людях препарата, способного, по его мнению, произвести революцию в жизни той части американского общества, которая страдает от онкологических заболеваний. Члены комитета зашептались между собой, зашуршали бумагами и стали с интересом слушать описание «Викотека» и предполагаемого механизма его применения. Питер говорил примерно то же самое, что сегодня утром в конгрессе. Разница была только в том, что этих людей трудно было подкупить медицинским шоу, посвященным чудо-лекарству. Они хотели и в состоянии были понять самые сложные детали. Через некоторое время, взглянув на висевшие на стене часы, Питер с ужасом осознал, что он говорит уже целый час. Наконец ему задали последний вопрос:
– А действительно ли вы, мистер Хаскелл, убеждены в том, что «Викотек» готов к исследованиям на людях, даже если вести речь о маленьких дозах и очень ограниченном числе пациентов, которые понимают, что идут на риск? Считаете ли вы, что досконально знаете природу всех компонентов препарата и все до единого возможные побочные действия? Даете ли вы нам слово, сэр, что без всяких сомнений готовы начать испытания на пациентах?
Питер четко расслышал вопрос, посмотрел в лицо спрашивающему и еще раз мгновенно проговорил про себя заранее заготовленный ответ. Он пришел сюда именно для того, чтобы сделать это. Все это было затеяно ради единственного слова, ради того, чтобы заверить их, что «Викотек» в действительности является таким, о каком он говорил. И ему оставалось только пообещать им, хранителям безопасности американцев, что «Викотек» не принесет им вреда.
Питер оглядел комнату, посмотрел в лица людей, подумал об их мужьях и женах, матерях и детях, о бесчисленном числе людей, которым предстоит воспользоваться «Викотеком», и понял, что не может это сделать. Ни для Фрэнка, ни для Кейт – ни для кого. Но самое главное – ни для себя самого. Внезапно он понял, что не должен был сюда приезжать. Чего бы ему это ни стоило, что бы ни сказали люди, что бы ни сделали с ним Донованы – ему не нужно было появляться в этой комнате. Он не мог лгать этим людям о «Викотеке» и о чем-либо ином. Это было не в его духе. И он не сомневался в том, что ожидает его, если он не скажет тех слов, которых от него ждали жена и тесть. Питер с абсолютной ясностью понимал, что этот самый момент – поворотный для его жизни, для работы, семейного благополучия, даже, если не повезет, для его отношений с сыновьями. Они почти взрослые и, возможно, смогут понять, что защищал их отец в этот день. И если дети правильно воспримут его поступок и усвоят, что честь стоит того, чтобы заплатить за нее такую цену, то это будет означать, что он неплохо воспитал их. И он окончательно решил, что готов на все ради того, чтобы быть честным перед своим народом.
