— Вы должны научить меня фехтовать.
— Непременно, — ответил он, глядя на ее губы. — Я научу вас парировать мои выпады.
— Вы фехтуете ради удовольствия?
— Фехтование — старинное искусство. Величайшее из военных искусств, — объяснял он ей своим спокойным звучным голосом. — Оно принадлежит Марсу, богу войны, но Марсом владеет богиня любви Венера, его возлюбленная. Фехтовать с вами — это значит вести битву, в которой противник может пронзить твое сердце.
Она сделала гримаску: — Но ведь мы фехтуем словами, а слова не ранят.
— Сначала — словами, потом — более опасным оружием.
— Опасным — для кого?
— Для нас обоих. Мы можем забыть весь мир.
— И бизнес тоже? — с вызовом спросила Ви.
— Кто знает? — Он слегка пожал плечами — чисто французский жест, жест отца Ви. — Может быть. Ведь Ромео и Джульетта забыли о своих враждующих семьях.
— Ненадолго. «Что бы ни произошло между нами, — сказала себе Ви, — «Джолэй» я сохраню». — Но сейчас ей хотелось все забыть ради этого мужчины, и Ви надеялась, что он ее покорит.
Юбер приказал официантам подавать; принесли седло теленка с картофельными тефтелями и салатом. Официант разлил по бокалам «Поммар» 1959 года — густое вино с ароматом подлеска. Вкус, нежность и аромат мяса сливались в такую симфонию, что Ви не могла есть — словно улитка, вынутая из раковины, она сейчас слишком чутко воспринимала воздействие на ее трепещущие обнаженные чувства.
Она извинилась. Ее состояние его удивило и позабавило. Он взял ее руку и, перебирая один за другим тонкие белые пальцы, с улыбкой сказал: — Так вы будете жить только «любовью и свежим воздухом»? — Последние слова он произнес по-французски.
— Не понимаю?
— Извините, я забыл, что вы не знаете языка своих предков. — Он перевел ей.
— Неплохая идея, — сказала она, — а это возможно?
— Попробуем.
Он подозвал официанта и заказал водку. — Вы пробовали? — спросил он и объяснил: — Это «вода жизни», по-французски «о-де ви», то есть «вода Ви». Это ваш напиток, вы должны его попробовать.
— О! — удивленно воскликнула Ви, сделав глоток прозрачной ледяной жидкости с отдаленным ароматом малины. Она быстро выпила, и Юбер заплатил по счету.
— Теперь, — шептал он ей на ухо, когда они шли к дверям, — первая часть эксперимента: свежий воздух.
— Чудесно! — отозвалась она.
Официант хотел вызвать им такси, но Юбер наклонился к Ви и спросил: — Может быть, пойдем пешком? Куда вы хотите прогуляться?
— С вами — куда угодно! — выпалила она. У нее не было любовного опыта, и она не умела выражать спои чувства, но ей хотелось быть с этим мужчиной и она была готова пойти на что угодно, лишь бы добиться этого.
Юбер удивленно посмотрел на нее, крепко взял под руку и повел по улице. На углу Третьей Авеню он остановился и обнял ее; она сразу прильнула к нему.
— Вы самая прекрасная женщина на свете!
— Пожалуйста, замолчите!
Ви, встав на цыпочки, обвила руками его шею и притянула его голову, пока их губы не встретились. Потом губы разжались, и языки стали исследовать горячую, нежную полость рта. Она отпустила его на миг, чтобы перевести дыхание, и снова привлекла к себе. Время остановилось. Она забыла, кто она, где она, чувствуя, как горячий язык скользит у нее во рту и открывая его все шире. Она словно утопала в глубинах моря и вздымалась на гребне волны, или скользила в небе, как воздушный змей. Они были нигде, они существовали в этом мире сами по себе, двое, сплавленные единой страстью. Прохожие на Третьей Авеню обтекали этот островок любви, сочувственно улыбающиеся или раздраженные зрелищем утраченного или неведомого им счастья.
Вдруг их губы разъединились.
— Я хочу вас, Ви, — хрипло сказал он.
— Да, — прошептала она.
Они скользнули в такси; островок любви на Третьей Авеню бесследно исчез.
— Не верю, — рука Юбера нежно обводила контур груди Ви.
Обнаженные любовники лежали на желтом атласном покрывале широкой кровати. — Я не знал, что в мире еще не перевелись девственницы. В Париже их давно нет.
— Тише, — сказала она, любовно гладя его лицо. Она выгнулась дугой, ее грудь была теперь у его губ, и он впился в нее и начал медленно сосать, вбирая в свой рот все глубже и глубже.
Рукой он гладил ее нежный живот. Ви дышала часто и прерывисто.
— Непостижимо, — начал он снова. — Деловая, светская женщина — и нетронута!
— Я ждала тебя, — сказала она просто.
Он посмотрел на нее изумленно. Его руки нежно скользили по ее длинному шелковистому телу, как будто осязая самую хрупкую вещь в мире. Ее кожа отвечала его касаниям, оживала под его пальцами, и тогда его губы проделывали тот же путь. Он мог бы ласкать ее годами — целыми днями гладить шею, плечи, неделями — груди, и месяцами — живот и длинные ноги.
Она затрепетала, раздался тихий стон. Крошечные капли пота блестели на ее лбу и над верхней губой. Сверкали золотые волоски треугольника внизу живота. Он хотел вдавить свое лицо в это золотое гнездышко. Она пахла лилиями, влажной землей, диким розмарином, чебрецом и вереском. Он вдыхал запах ее кожи и пота, выступившего под мышками и между грудей.
— О, Боже, — прошептала она ему в ухо пересохшими губами. — Пожалуйста… пожалуйста…
— Ты тоже хочешь меня? — спрашивая, он уже нежно и властно раздвигал ее ноги, сгорая от желания войти в нее.
— Да. Да. Скорее!
Он начал медленно, направляя рукой, входя нежно, одним кончиком, стараясь не причинить ей боли. Но она рвалась к нему, плакала, притягивала его к себе, и он вошел глубже, уже не обращая внимания на ее крики и плач, потеряв контроль над собой, и входил в нее все быстрее, все глубже, услышал ее стон и увидел искаженное болью и залитое слезами лицо, тогда он застонал сам и извергся в нее.
На следующее утро он вдыхал ее запах, поднимающийся с подушек, смотрел на темное пятно на атласном покрывале и думал: «Такого не было никогда в жизни! Ви, моя жизнь! — Она была словно экзотический цветок, расцветающий раз в тысячелетие… Полная противоречий… Полная волшебного очарования… Маленькое чудо!»
Он встречал тысячи женщин в своей жизни и имел сотни. Юбер Монтальмон снискал репутацию Дон Жуана, которая еще больше привлекала женщин. За ним гонялись красивые, богатые женщины, родители дебютанток и богатых наследниц. У него были связи с замужними женщинами его круга. Он любил женщин; каждая из них была для него словно нераскрывшийся цветок, в ароматную сердцевинку которого он проникал. Он любил аромат женской кожи, голоса женщин, их походку.
