Пребывание здесь очень на меня повлияло. Я приобрел друга на всю жизнь, хотя скоро мы и окажемся по разные стороны океана. Я никогда и ни с кем не испытывал ничего подобного, такого мгновенного полного взаимопонимания, как будто каким-то непостижимым образом он является моей второй половиной.
Париж, 9 июля 1912 г.
Дорогая Мими!
Мы приехали сюда два дня назад, и только сейчас я смог выкроить время, чтобы написать тебе. Папа надавал мне столько поручений, велел встретиться со столькими людьми, что, едва сойдя с парома, я был вынужден сразу же заняться делами.
Срок моего пребывания в Европе истек почти наполовину, и хотя все идет прекрасно, я уже мечтаю о возвращении домой. Надеюсь, ты догадываешься почему. Я начал скучать по тебе с того самого момента, как очутился на борту корабля. За это время было столько забавных маленьких происшествий, столько интересных знакомств, столько занимательных бесед (признаюсь, что в некоторых из этих бесед я выступал в роли слушателя, причем без ведома их участников, ты ведь знаешь, как я любопытен); мне бы хотелось поделиться с тобой всеми своими наблюдениями, выслушать твое мнение, выговориться самому. Ты изумительно умеешь слушать. Да, мне тебя не хватает. Думаю, что любовь – если дать ей самое простое определение – это и есть полное взаимопонимание и желание быть вместе.
Сегодня утром я разговаривал с одной из наших клиенток – некоей мадам Ламартин. Возможно, ты ее помнишь; вы встречались, когда ты приезжала сюда с родителями несколько лет назад. Она, во всяком случае, тебя помнит.
«А как поживает милая крошка Мариан?» – спросила она, назвав тебя очаровательным ребенком.
Вот видишь, какое впечатление ты на всех производишь. А тебе тогда было, наверное, лет двенадцать. Она очень обрадовалась, когда я по секрету сказал ей, что мы собираемся пожениться. Надеюсь, ты не будешь сердиться, что я проговорился.
Завтра хочу устроить себе отдых, отвлечься от контор и банков и просто побродить по Парижу, побывать в своих любимых местах. Перекушу в «Пре Каталан» в Буа, посмотрю на уличных художников на Пляс дю Тетр, пороюсь в книжных развалах на Левом берегу. Надеюсь, когда-нибудь мы побываем здесь вместе.
А пока я с удовольствием покажу все это Фредди. Он проявляет столько энтузиазма! Должен сказать, я рад, что увез его из Англии. Он тоскует по ней, по крайней мере по тому ее уголку, в который он, судя по всему, влюбился.
Они все там ведут какие-то ненормальные разговоры. Я вспоминаю один вечер, чудесный летний вечер этих ребят в их белых фланелевых костюмах, развалившихся в белых плетеных креслах под усыпанными белыми цветами липами. И о чем, ты думаешь, говорили юный Джеральд и его кембриджские друзья, пока Фредди внимал им с открытым ртом? Они говорили, что «современное общество стало слишком изнеженным»; к этому, по их мнению, привело стабильное процветание и, хочешь-верь хочешь-нет, длительный период мира. Настало время, говорили они, когда нужно идти на жертвы во имя благородных целей; нужны новые герои, такие, как рыцари короля Артура. Ну не чепуха ли это? Я слушал, пытаясь понять, что же они за люди. Самое невероятное, что своими идеями они заразили Фредди. Бедный мальчик рассуждает теперь как наследник британской славы. Порой мне кажется, что я старше его не на шесть, а на шестьдесят лет. В Европе пахнет войной, я чувствую это, и эти блестящие молодые люди тоже. Но я считаю войну величайшим бедствием, а они чуть ли не с радостью ждут ее начала. Я боюсь за этих молодых людей с их тоской по прошлому, вернее по идеализированному варианту прошлого, созданному их воображением. У них в головах страшная путаница и они неспособны к трезвой самооценке.
Конечно, человеку трудно посмотреть на себя как бы со стороны. Возможно, кое в каких вопросах и у меня в голове путаница, хотя я сам, естественно, так не думаю. (Я подозреваю, что твой отец, хотя и относится ко мне с симпатией, но считает радикалом, каковым я не являюсь).
Не пойму, с чего это я так расписался сегодня. Луна светит так ярко, что хоть выключай лампу. Рю де Риволи кажется серебряной в свете луны и уличных фонарей. Может, этот свет гонит от меня сон. Но думаю, что причина не в этом. Просто сегодня я чувствую себя одиноким и тоскую по дому. Я вспоминаю те далекие дни, когда мы, бывало, играли на пляже перед домом моих деда с бабкой. А ты знаешь, тогда они без конца внушали мне, что я не должен тебя обижать. Правду сказать, когда тебе было десять, ты мне страшно надоедала. А потом в один прекрасный день, когда я был в теперешнем возрасте Фредди, я готовился поступать в колледж, а тебе было пятнадцать, я посмотрел на тебя… и не смог отвести глаз. Ты была такой красивой. Вечером я пришел к вам, объяснив свой приход тем, что должен помочь тебе по математике, помнишь? Вот так в один день ты стала в моих глазах взрослой. Если хочешь, я и на слух стал воспринимать тебя по-другому.
«А голос у нее был мягкий и нежный, какой и подобает иметь женщине». Прости за шекспировскую цитату, но лучше сказать трудно.
Дорогая Мими, скоро напишу еще.
Пол.
18 июля 1912 г.
Дорогая Мими!
Сегодня был такой долгий день. Мне нужно было завершить все свои дела, потому что через неделю мы уезжаем в Германию. Но закончился этот утомительный день очень приятно – ужином «У Максима». Ужин был чудесный. Нас пригласил клиент моего отца. Он привел с собой жену и трех дочерей, что довольно необычно для француза; французы, как правило, четко разграничивают сферу деловых и личных интересов. Они крайне редко приглашают деловых партнеров к себе домой, так что приход в ресторан с семьей был максимальным выражением симпатии.
Фредди сказал, что одна из дочерей похожа на тебя. Вообще-то со своими светлым волосами и веснушками – которые ты ненавидишь, а я нахожу очаровательными – ты скорее похожа на англичанку, так что говоря о вашем сходстве, Фредди, видимо, имел в виду твое умение одеваться с большим вкусом, как настоящая француженка. На той девушке был костюм зеленовато-голубого цвета; у тебя много нарядов именно этого цвета.
По-моему, девушка понравилась Фредди, и мне было жаль, что она не обратила внимания на его робкие попытки поухаживать за ней. Девушки как-то не замечают Фредди, хотя внешне он очень интересный. Из-за своей застенчивости он кажется неловким и юным, моложе, чем он есть на самом деле.
Кстати, он постоянно спрашивает меня о тебе; он все время рассуждает про любовь и хочет выяснить, как можно определить, когда ты влюблен по-настоящему. Я сказал ему, что он сам поймет, когда это случится, а пока пусть не ломает над этим голову.
В данный момент он пишет в своем дневнике. Перо буквально летает по бумаге, разбрызгивая чернила, будто он боится, что не успеет записать все свои мысли. Время от времени он замирает, глядя на небо.
