— Он мне тоже не нравится, — пригнувшись к ее уху, проговорил Гера. — Слащавый он какой-то… подкрашенный весь, подпудренный как баба… Одно слово — румын.
Алёна с недоумением взглянула в его черные глаза. И потом только поняла, что задумалась и не заметила, как замерла взглядом на Косте Татаринове. Он, Валя и девушки решили охладиться в бассейне. Главное, чтобы они, пьяные и чрезмерно веселые, не пошли ко дну.
Наконец до Лейбы дошел смысл сказанного и она, давясь смехом, поддержала Гергердта, цитируя фразу из «Брата-2»:
— Так он же болгарин.
— Какая разница?
Алёна снова рассмеялась. Почувствовала, что ее, казалось, беззаботный смех грозит перейти в истерический. Черт подери, еще чуть-чуть и слезы, вой, рев…
Яростно прикусила язык. Но уже не помогало. Начала судорожно искать повод, чтобы покинуть на время это благородное общество. Повод нашелся быстро. На столе не было апельсинового сока. А ей очень хотелось апельсинового сока. Желательно свежевыжатого.
Она ушла на кухню, заодно забрав со стола пару пустых тарелок. Вот только уйти — не значит скрыться.
Разрезая пополам апельсины, старалась не полоснуть по руке ножом.
Иван взял свой стакан и, минуя бассейн, прошел к беседке. В спину прилетели теплые брызги. Кто-то с размаху плюхнулся в воду.
Надо же, как хорошо Алёна держится! Как будто и не прикладывая особых усилий.
Самому даже алкоголь не помогал расслабиться. Растекался по телу приятной истомой, не затрагивая сознание. А Лейба не пила. Хихикала вместе со всеми и не напрягалась. Хотя смех ее ненастоящий, голову мог дать на отсечение. Когда Алёна смеялась искренне и свободно, кончик ее точеного носа забавно морщился. А сейчас она четко рисовала эмоции на лице, словно художник опытной кистью. Усталое дрожание ресниц. Приподнятые в улыбке уголки губ. Ясный взгляд невозможно голубых глаз. И сейчас он безумно ее хотел…
Даже сейчас. Испытывая злость и ревность, зараженный, как вирусом, едкими сомнениями, он все равно безумно ее хотел. Потому что все его существо прониклось ею, пропиталось. И отказаться от этого за несколько часов — нереально. Несмотря ни на что. Невозможно.
На ней были короткие джинсовые шортики и его любимая футболка-тельняшка. Шаурин до сих пор помнил все подробности того вечера, когда в первый раз увидел ее в этой футболке. Как Алёна пришла к нему домой. Как они обнимались. Это было их первое объятие, первое близкое прикосновение друг к другу.
Сегодня на ней снова не было бюстгальтера. Навряд ли это какая-то уловка. Теперь он уже знал. Его Алёна просто любит свободу. Свободу во всем. Она всегда спит голая и при любой возможности не надевает бюстгальтер. А белье выбирает с особой тщательностью. Она просила не дарить ей нижнее белье.
И он до сих пор помнил, как от нее тогда пахло. Конечно. Он первый раз обнимал ее, конечно, он помнил, как он нее пахло.
Столько встреч у них было. Разных. Интересных. От мысли, что где-то между этими свиданиями она трахалась со своим бывшим, его начинало лихорадить. Кровь закипала.
Шаурин одним глотком уничтожил содержимое стакана, прикрыл глаза и откинул голову на спинку качелей.
Сначала он слышал тихие шаги, а потом они дрогнули, качели. Не нужно смотреть и так знал, что это Алёна села рядом. Посмотрел на нее, почувствовав, как у него отняли пустой стакан.
Алёна опустила стакан вниз, перекинула ногу через шауринские колени нагло оседлала их. Ваня крепко сомкнул руки у нее на талии, но не для того чтобы обнять, а наоборот — удерживая от объятий.
Она согласна на ссору. Первый раз в жизни Лейбе хотелось грандиозного скандала. Надоела эта игра. Эмоции, которые она в себе так старательно целый день подавляла, все равно брали верх над разумом.
— Вань, к чему этот спектакль? Ради чего? Кого? Ты же можешь позволить себе не заботиться о том, что о тебе подумают другие, ведь так? — припомнила его же слова. — Но зачем-то ты устроил театральную постановку. Ненавижу это. С детства не участвовала ни в какой самодеятельности. Мы все играем какие-то роли по жизненной необходимости. А сегодня зачем?
Шаурин переместил руки чуть выше и сжал ее сильнее. В его глазах зародился прежний злой огонь, но он упорно сохранял молчание.
— Ты не терпишь лицемерия. Кто из нас больший лицемер? Мне вот не нужно притворяться, что я хочу быть с тобой.
Он точно сломает ей ребра. Она вцепилась в его плечи.
— К чему этот разговор?
— Потому что я устала. Не знаю, что ты думаешь. И от этого я устала.
— Оказывается, как это болезненно, да? Когда не можешь достучаться. Мы можем прекратить все прямо сейчас.
Шаурин мог быть невероятно жесток. Злорадная ухмылка на его губах заставила отпрянуть. Дыхание перехватило. Ванька так больно стиснул ее.
— Почему не соврала?
— Что? — спросила с искренним удивлением. Голос наконец вернулся.
Это удивление его порадовало, как какое-то тайное и долгожданное признание.
— Даже не подумала об этом? — усмехнулся Иван. — Она же и сама толком ничего не знала. А ты бы соврала и все.
Алёна прикусила губу. Сначала не знала, что ответить.
Что значить — почему не соврала? А почему люди не врут?
— Не соврала. Потому что мне незачем врать. За свои поступки я всегда несу ответственность. Даже за глупые. Меня никто никогда не защищал, не выгораживал, не заступался за меня. Самой приходилось. Вот тебе говорили, что глупости нельзя совершать даже от скуки. А мне говорили, что я сама по себе глупость. Что мое появление на свет — чистое недоразумение. Извини, что я мало соответствую твоим идеалам. Я знала, что так и будет.
Она хотела уйти. Уже порывалась встать, но на этот раз Шаурин не позволил.
— Дело не в этом. Есть один маленький, но очень важный нюанс.
— Какой? Скажи.
— Не хочу. Я тоже устал.
— Ты справишься. Ты сильный. Я верю, — еле выговорила Алёна, чувствуя внутри дрожание.
Вот и начала падать. Рассыпаться…
Ваня собрал в кулак футболку на ее плече. Что есть силы сжал тонкую ткань.
— Так тебя надо держать, чтобы ты не творила глупости? Так?
Готовая расплакаться, Алёна зарылась лицом в его шею.
Ее ресницы дрожали, щекоча чувствительную кожу.
Она начала целовать его и не могла остановиться, хотя находиться рядом с ним было больно.
Он не смог оторвать ее от себя, несмотря на то что она стала приносить ему боль.
— Вот как тебя любить? — рыкнул он и встряхнул Алёну. Жесткими пальцами стиснул ее челюсть, вынуждая смотреть в лицо. — Как? Я таких фокусов не заказывал.
