Полина остановилась и, набрав полную грудь воздуха… согласилась. Вызванивать Артурчика или даже Макса, чтобы уже он вызвонил Соловьёва — это терять время. Это уже пройденный этап, который уже закончился однажды обломом, и это действительно шанс, который может больше не выпасть.
Когда сообщила о своём решении Максу, он немного замешкался в трубку, но осуждать или отговаривать не стал. Олег же вообще одобрил, сказал, что вот теперь-то её дела должны пойти!
На следующей неделе, за два дня до вылета в Москву, в город наконец-то переехала бабушка. Поселили её в зале, на диване, сама же Полина перебралась к Маруське в спальню. Всё это время, начиная со звонка Игоря, Полина каждый день ломала голову — сказать бабушке или нет? Нет, оно-то понятно, что обязательно сказать, но когда? Если перед отъездом, то это значит, получить головную боль её отговорок и причитаний вкупе с гипертоническим кризом, которые даже в магазин за хлебушком не дадут нормально отлучиться, не то, что в Москву. А сказать после — значит соврать о настоящей причине своего отъезда и усугубить предстоящий разговор ложью… Но это всё равно лучше, чем не поехать вообще. Решиться было тяжело, терзала вина, но Полина сказала себе — Надо! — и, придумав курсы повышения квалификации, поехала.
Глава 48
Затемнённая студия, свет бьёт в глаза, предельно чётко освещая Полину, но мешая ей самой видеть лица «экспертов» напротив. А ещё эта маска, в которой ужасно душно и прорези для глаз слишком узкие, сжирают почти половину окружающей обстановки. И этот ужасный тембр изменённого голоса, который заставляет вздрагивать каждый раз, когда Полина начинает говорить… И какой-то датчик-прищепка на пальце…
Уже в первые минуты, едва только начался прямой эфир, Полине больше всего хотелось вскочить и сбежать. Спрятаться на веки вечные в какой-нибудь глуши и сделать вид, что никогда ничего не было, отказаться от всех своих стараний и надежд. И у неё, согласно договору об участии, было право сказать «Стоп» и всё тут же закончилось бы… Но она упрямо сидела в неудобном кресле, как на лобном месте, и, судорожно сцепив руки, сначала рассказывала свою историю, согласно тому же договору об участии умалчивая имена и любые факты, которые могут выдать реальных действующих лиц, и отвечала на юркие вопросы Кистяева. А он затрагивал такие неожиданные темы, что Полина терялась, но времени думать или просчитывать наперёд к чему приведёт ответ, не было, да ещё и гулко, на всю студию отстукивал её предательски учащающийся пульс датчик на пальце…
Душно, во рту сохнет, кажется, что студия — вся эта толпа, которую отрезают от Полины ослепляющие лучи софитов, и которая дружно, словно по указке, начинает то аплодировать, то наоборот, разочарованно мычать — на самом деле ходит вокруг Полины кругами, как бездумные упыри, ведомые грозным Вием, и ждут малейшей оплошности, чтобы кинуться на Полину и растерзать… Так хочется сорвать маску, вдохнуть свободно и убедиться, что на самом деле рядом никого нет, но нельзя. По правилам не положено.
Потом вопросы задавали приглашённые эксперты: специалист какой-то уникальной методики психотерапии, юрист по уголовным делам, председатель какой-то общественной организации, представитель органов опеки, и ещё кто-то, и ещё… Как их всех запомнишь, если реальность врывается обрывками через узкие глазницы маски, и от волнения половина происходящего просто растворяется и исчезает, не успев дойти до мозга?
Один раз пульс зашкалило так сильно, что штатный врач потребовал приостановить опрос гостьи и прямо в прямом эфире оказывал Полине помощь — мерял давление, делал внутривенную инъекцию и, предварительно развернув Полинино кресло спиной к студии, предлагал ей выпить воды с какими-то каплями. Давал подышать без маски.
Потом шоу продолжалось. Ведущий постоянно напоминал, что «Маска» в любой момент может сказать «Стоп» и тогда всё прекратится, но тут же добавлял, что, правда, тогда она уйдёт ни с чем, и все её страдания и старания окажутся напрасными, в то время как:
— …Мы ведь ещё не знаем, что скажет нам следующий эксперт нашей программы, и захочет ли гость из тайной комнаты, который приехал на эту передачу специально, чтобы решить проблему Маски, выйти в студию. Поверит ли он в то, что что-то возможно изменить? Захочет ли он помогать?…
Толпа то аплодировала, то разочарованно мычала, эксперты задавали вопросы в лоб, а ведущий начал вдруг выводить контекст передачи к тому, что Маска либо очень смелая, либо не очень умная женщина… За неё тут же вступился психолог, прочитав целую лекцию о созависимостях. И только Полине стало казаться, что вот сейчас он объяснит всем этим людям, что на самом деле происходит в её душе, как он вдруг подвёл к тому, что Маска, на самом-то деле, является жертвой не погибшего мужа, а его убийцы, который сумел внушить ей симпатию.
— Стокгольмский синдром, увы… — печально подытожил за пеленой яркого света картавый мужской голос.
— То есть, вы хотите сказать, что наша Маска безнадёжно попала в зависимость от человека, которому так отчаянно пытается помочь? — воскликнул Кистяев, и студия дружно охнула. — Вот это поворот! Ведь сама-то она считает, что наоборот — все годы до трагедии находилась в зависимости от мужа-тирана!
— Обычно это так и бывает, — подтвердил картавый. — Жертве, для ощущения стабильности, необходим палач. Люди, подверженные зависимостям, если вдруг теряют её источник, всегда тут же стремятся найти другой. И случается, что чем более неправильным с точки зрения норм социума, и чем более осуждаемым будет эта зависимость или, в данном случае, персонаж-агрессор, тем сильнее и, как это ни странно, слаще бывает зависимость от него. Жертвы даже часто путают это с любовью.
— Но неужели нет выхода? Ведь Маска ещё совсем молодая женщина, к тому же у неё есть малолетний ребёнок, отцом которого является тот самый погибший от рук осуждённого муж!
Студия то ли осуждающе, то ли угрожающе загудела.
— Выход есть всегда, — успокоил картавый, — и это, конечно же, терапия. А кроме того, желание самой жертвы изменить свою жизнь и развернуться из выдуманного мира в реальный.
— Легко сказать! — воскликнул Кистяев. — Маска приехала из периферии, я даже не знаю, есть ли у них в городе услуги психологов?
— Клиника психологии и психоанализа «Новая эра», учредителем которой я являюсь, с удовольствием поможет Маске! Для этого ей понадобится лишь свободный доступ в интернет и шесть, восемь часов в неделю, на удалённую работу со специалистом.
Студия разразилась аплодисментами.
— А кроме того, — перекрывая её восторженный гул, заорал ведущий, — не будем забывать, что в тайной комнате прямо сейчас наш эфир смотрит человек, который утверждает, что может помочь нашей Маске! Как? Этого не знаю даже я! Да что там, я даже не знаю, мужчина это или женщина! Как и того, захочет ли секретный гость выйти из тайной комнаты!
Снова восторг толпы. Полина уже совершенно не контролировала ситуацию. Она изнывала от духоты и возмущения происходящим, но чёртов датчик на пальце стучал ровно, в то время как когда он зашкаливал, ей наоборот, было не так уж и плохо, скорее страшно от того, как громко он стучит. Всё чаще появлялся соблазн сказать «Стоп», но Кистяев, словно чувствуя критический момент, тут же включал пластинку о тайном госте или ловко перекидывал мнение аудитории на то, что, ну вообще-то осуждённый, тот, за которого так переживает и за свободу которого так смело бьётся Маска, спас ей жизнь! И не от кого-нибудь, а от того самого убиенного мужа-тирана!
Толпа в студии снова осуждающе гудела, но уже не понятно на кого, на Марка, Полину или Руслана, и слово брал следующий эксперт.
Юрист рассказал студии суть терминов «уголовное преступление», убийство по неосторожности», «убийство из мотива личной неприязни», а так же цель и перспективы обращений в апелляционный суд. Выразил согласие с психологом, что, возможно, Маска попала в своего рода зависимость от осуждённого, и в то же время сомнение в том, что он так уж не виноват.
