– Мы же – ниндзя, – напомнила я голосом, полным тайн и загадок. – Предлагаю стащить самый большой кусок и уехать отсюда. Не знаю, как ты, а мне хочется увидеть на тебе кусочек белой ткани помимо всего черного.
– Это что за белый кусочек?
– Резинку от трусов, – шепнула я и чуть повернула голову, уткнувшись лбом в подбородок Рената.
– Я согласен ехать домой только в том случае, если на мне из белого будет только крем от торта, – вибрация его тихого голоса теплым бальзам растекалась под кожей. Кажется, музыку я уже давно перестала слышать, сосредоточившись только на этом низком голосе с приятной хрипотцой.
– То есть слизывать его не нужно? Пусть просто будет на тебе? – прикинулась дурочкой с кукольными глазками. – Эх, а я-то думала…
– Вика, – порывисто прижал меня Ренат к себе. – Нельзя говорить такие слова и так тереться об мои яйца задом.
– Так ты мне не даешь повернуться к тебе лицом, – хохотнула я и предприняла попытку развернуться в его руках. – Вот видишь?
– Я видел только то, что один мужик хочет потерять вставные зубы.
– Какой мужик? – пробежалась по залу взглядом.
– Который пялился на твою спину так, будто запоминал на что дрочить сегодня ночью.
– Я никого не вижу, – скользила по гостям взглядом.
– На два часа от нас. У высокой вазы с белыми розами, – задал координаты Ренат.
Примерно сориентировалась. Сначала увидела миловидную женщину около пятидесяти лет, которая держала под руку единственного мужчину, находящегося в заданной точке координат.
Скользнула от переплетения их рук выше, к мужскому плечу, покрытому тканью синего пиджака, и остановилась на лице, в ту же секунду почувствовав, как по коже холодным градом рассыпались мурашки.
Мир вокруг стал размытым. Личное восприятие окружающего сузилось до узкого коридора между мной и тем, кто мог разглядывать мою спину не с целью, чтобы запомнить картинку того, что никогда не станет ему принадлежать, и дрочить на нее затем. Тот, чьи глаза, я знаю точно, были бледно-голубого цвета, разглядывал мою спину и точно знал, какая она на ощупь и каково это – скользить губами вдоль позвоночника, упиваясь тихими стонами наивной восемнадцатилетней девчонки в дешевом гостиничном номере.
– Ты чего как сосулька стала? – спросил Ренат и немного сменил угол наклона головы, пытаясь заглянуть мне в глаза.
– Ты его знаешь? – всё-таки, смогла развернуться в его руках и сосредоточить все внимание на маленьком кармашке на пиджаке.
– Того мужика, который опять на тебя пялится? – недовольно буркнул Ренат и плавно в танце повернулся так, чтобы оказаться к тому мужику спиной, тем самым закрывая меня от него.
– Его, да, – нервно кивнула. Вцепилась пальцами в лацканы пиджака, потому что иначе могла свалиться с дрожащих от необоснованного страха перед прошлым ног.
Наверное, Ренат его знает. Вряд ли левый человек смог бы попасть на юбилей его отца.
– Я, честно, не очень шарю в батиных друзьях. У него их много и каждый юбилей разные, но этот, то ли друг детства, то ли университетский друг. Не знаю, но тип стремный. Чисто из-за имени его запомнил. Сейчас, наверное, только в монастыре или в деревне староверов можно встретить Аристарха.
А еще его можно было встретить одиннадцать лет назад на занятиях по госслужбе, где он в красках расписывал все прелести этой самой службы.
Тогда он был для меня идеалом мужчины. Отличающийся от прочих манерами, красивый, высокий, статный, с тонкими серебряными нитями в русых волосах. И мне было совершенно плевать на разницу между нами в двадцать четыре года. Я просто влюбилась, просто потеряла голову, но не могла этого показать, потому что не имела права разрушать чужую семью. Он был женат. Золотое кольцо служило для меня четкой чертой, за которую я никогда не бы не зашла.
Я никогда не говорила ему о своих чувствах, не показывала и не проявляла свою симпатию. Единственное, что я могла себе позволить это аккуратные взгляды и мечты. Всё остальное – табу. Общение – сухая формальность между практикующим преподавателем и студентом.
Но однажды он пришёл на занятия без обручального кольца. Злой, раздраженный. Я понимала, что произошло. Темная грязная сторона моего сознания была этому рада, но, с другой стороны, я не желала ему несчастья. Я не хотела, чтобы его семья распадалась, даже если бы это каким-то чудом смогло привести его ко мне. Но в тот день, когда закончилось занятие, он оставил после пар только меня. Дал какую-то задачу на решение и пристально наблюдал за тем, как я, читая строки, не понимаю вообще ничего.
Он умел говорить. И он умел заговаривать. И, уверена, не был дураком, точно зная, что девчонка в него влюблена, нужно только немного надавить, вызвать еще больше моей жалости и получить утешение от девчонки, которой только-только исполнилось восемнадцать лет и она, наконец, смогла почувствовать себя центром Вселенной. Его Вселенной.
И он утешился. Утешался он около месяца.
Я никому не говорила – он просил держать наши отношения в тайне от всех. О них не знали даже мои родители. Я молчала, потому что жалела его, давая время на решение всех юридический формальностей, касающихся бракоразводного процесса, который, я была уверена, идёт полным ходом и вот-вот закончится. Нужно только подождать.
Я верила всему, что он говорил. А говорил он красиво. Низким, вкрадчивым голосом с этим особым заглядыванием в глаза, словно я смысл всей его жизни.
«Я дышать без тебя не могу, девочка» – говорил он.
Но на деле оказалось, что дышать он мог ровно так же, как врать. Легко и непринужденно.
К сожалению, об этом я узнала только тогда, когда сообщила ему о беременности. Ровно в этот момент выяснилось, что моя беременность – это только моя ответственность или, говоря его словами «всё то, что попадает во влагалище женщины, является зоной только её ответственности, особенно тогда, когда она сама к себе подпустила». И, как выяснилось, с женой он не разводился, а она просто уехала с дочерью заграницу, чтобы определить ту в заморский вуз, но, похоже, забыла привязать своего кобеля к батарее.
– Вика, – позвал меня Ренат тихо-тихо. Мягкие губы коснулись
