что-то случилось? — кладет конверт себе на колени.
Пожимаю плечами, но теперь действительно прикладываться к бутылке не спешу. Хотя по закону даже уже право имею. Месяц назад восемнадцать стукнуло.
— Рассказывай, я могила, — проводит пальцами вдоль губ.
— Сравнение так себе, — ставлю бутылку обратно на столик.
— Поссорился с девушкой? Вы же с Катей встречаетесь, да?
— Дружим, — осекаюсь. — Дружили. Я, она, у нее отец — генерал, Зоя. А мой — ты сама знаешь кто. Но сейчас даже не в этом дело.
— А в чем?
На пару секунд подвисаю, потому что ловлю себя на мысли о том, что еще никогда и ни с кем не говорил о Кате. Трепаться с пацанами — полный зашквар. А дома, дома никогда и никому не было до этого дела.
Еще раз пробегаюсь взглядом по Зое. Она молчит. Не перебивает. Ждет моего ответа и смотрит, смотрит, сука, с теплом.
Очередная вспышка отвращения уже заполнила желудок, выталкивая ядовитый сок по пищеводу.
Сочувствие от других всегда было для меня чем-то постыдным. Мне не нужно сочувствие, и понимание — тоже. Мне ничего ни от кого не нужно.
— Ни в чем, — резко вытягиваюсь во весь рост и не оглядываясь поднимаюсь к себе.
В голове все еще крутятся Катины признания. Я до сих пор слышу ее крики и надрывный плач. Перенимаю всю ту боль, что она хотела выплеснуть на себя. И эти чувства — они к земле прибивают.
Катина боль убивает. Ее страдания затягивают меня в воронку ненависти к себе.
Она меня любит.
Именно так она сказала.
Любит.
Меня.
Такое вообще возможно? Кто-то может меня любить? Искренне?
Я понимаю, что не любить Катю просто нереально. Она создана для того, чтобы ей восхищались, оберегали, любили.
А я…
Встаю под холодный душ, пытаясь смыть мрак последних часов, но тщетно. Катины слезы никак не выходят из головы.
Половину ночи кручу в руках телефон, размышляя, стоит ли позвонить. К четырем часам утра откладываю его на тумбочку. Не решаюсь. Поздно уже, плюс я просто до дикого ужаса боюсь ее игнора. Эти дни и так жил как на пороховой бочке, никак не мог понять, почему она меня избегает. Сегодня вот понял: из-за Ксюши. Я, честно говоря, даже лица ее не помню, но для Кати это все равно оказалось предательством…
Словами, блин, не могу даже описать того, что чувствую к Кате, это где-то на клеточном уровне.
Я определенно полный дебил, стоял там, блеял как баран, а нужно было говорить, даже через закрытую дверь. Орать о своих чувствах.
Сказать, что я тоже… Тоже ее люблю. Это невыносимо — молчать теперь. Совершенно невыносимо. Но поверит ли она? Простит?
* * *
Утро вторника по не обыкновению солнечное. Яркие лучики, согревающие землю, прямая противоположность моего внутреннего состояния. Мне настолько херово, что застрелиться хочется.
Шаркаю ногами по ступенькам, спускаясь к родителям. Они уже ждут в гостиной. Папа пьет кофе в рубашке и галстуке. Пиджак мирно висит на спинке стула. Папа максимально спокоен и уже готов выйти из дома, но покорно ждет нас.
Мама же бегает как электровеник. Вся на нервах.
Как только меня видит, сразу усаживает на диван, чтобы помочь подколоть кудри у висков.
— Катюня, я тебя умоляю только, если будешь пить вино, хорошо кушай, ладно? — наставляет, копаясь в моих волосах.
Папа давится смешком, возвращая чашку кофе на барную стойку, и мама тут же бросает на него взгляд, полный возмущения.
— Тата, какое вино? Ты думаешь, они выпросили отмечать на даче без родителей, чтобы попивать шампанское и устрицами закусывать?
— Ваня!
— Мамуль, — касаюсь ее руки, — я все поняла. Если пью, значит, хорошо ем.
— Отлично, — мама подкрашивает мои губы помадой и улыбается. — Вы с Даном не помирились? — переходит на шепот, поглядывая на папу.
После инцидента в нашем доме, когда я ревела белугой, а Кайсаров убежал отсюда как ошпаренный, родители слегка напряглись. Мама даже спать со мной легла, мы до двух часов смотрели сериал и болтали. Папа, к счастью, не вознамерился размазать Кайсарова по стенке, что уже очень хорошо.
— Нет. Он даже не звонил. И мы до сих пор не виделись. А я… Мне самой стыдно звонить первой. Я, наверное, была не права…
— Выше нос, котенок. И все-таки не понимаю, — цокает языком, — почему ты решила идти в юбке и гольфах? А как же платье? Это же последний звонок! Вы же с девочками договаривались.
— Постоять на линейке час я могу и в юбке, — пожимаю плечами, хотя на самом деле мне было просто не до платья, поэтому я отправляюсь сегодня в школу, как и все дни до этого, в форме. Разве что в более праздничной ее вариации.
Хотя я одна из тех, кто выпрашивал у директора послабление, чтобы появиться на последней линейке не в школьной форме, а коктейльном платье, а теперь вот предаю девчонок, выходит…
— Ох, выдумщица ты моя. Вся предвыпускная школьная суета, один раз бывает.
Получаю от мамы поцелуй в щеку и крепко обнимаю ее за шею.
Хотя если глобально, то наша линейка в красивых платьях действительно ограничится лишь вальсом и поздравлениями в школьном дворе. На время после линейки мы и правда уломали родителей, чтоб те отпустили нас потусить одних. Честно, особо против никто не был. Все эти тети и дяди жутко занятые, поэтому им лишь в кайф побыть в школе пару часов и свалить дальше зарабатывать свои миллионы.
Правда, вот моя мама расстроилась. Полвечера мне мозг полоскала. К счастью, папа был за наше с классом решение.
— Катерина, пиджак забыла.
— Ну какой пиджак, пап? — запрокидываю лицо к голубому небу, на котором ни тучки. — Жара такая.
Юркаю в машину и сразу хватаюсь за телефон. Пишу Тимохе, спрашивая, где он. Они с Аринкой за эти полгода все же начали встречаться. Только этот говнюк накосячил. После первой же
