Она никогда не испытывала такого удовлетворения, как в первый год открытия центра для посещений.
И не собиралась позволять Ною Брэди нарушить столь тщательно построенный ею мир.
Она вела по центру маленькую группу посетителей и рассказывала им о местных млекопитающих:
– Лось Рузвельта, или олимпийский лось, является самым крупным из вапити. Для больших стад лосей Рузвельта полуостров Олимпия является домом. Сохранением данной площади мы во многом обязаны именно этому местному животному. Именно стремление сохранить среду обитания и летние пастбища этих лосей заставило президента Теодора Рузвельта в последние дни его пребывания на посту подписать указ об объявлении горы Олимпес памятником природы федерального значения…
Она посмотрела на открывшуюся дверь и гут же занервничала.
Ной слегка поклонился ей и с улыбкой начал бродить по залу, оставляя за собой цепочку мокрых следов. Гордость заставила Оливию продолжить лекцию и перейти от лося Рузвельта к чернохвостому оленю, а от оленя к кунице. Но когда она заговорила о бобрах, в мозгу вспыхнуло воспоминание о том, как они с Ноем сидели на берегу реки, и Оливия жестом попросила продолжить лекцию сотрудницу центра.
Ей хотелось немедленно запереться в своем кабинете. Работы с бумагами хватало всегда, и предлог был бы вполне правдоподобным, но она знала, что это выглядело бы трусостью. Хуже того, это и было бы трусостью. Поэтому Оливия подошла и встала рядом с Ноем, который как зачарованный рассматривал один из увеличенных слайдов.
– Это ведь землеройка!
– Странствующая землеройка вполне обычна в этом регионе.
– Похоже, я знаком только с городскими землеройками.
– Не смешно.
– Ага, но надо же с чего-то начать. Лив, ты проделала здесь гигантскую работу. Я знал, что так и будет.
– Серьезно? Мне и в голову не приходило, что ты обращал внимание на мои усилия, – Я обращал внимание на все, что связано с тобой. На все, Оливия.
Она умолкла и опустила глаза.
– Я все равно не отступлюсь.
– Вот и ладно. Тогда останемся здесь. – Он подошел к следующему слайду и начал рассматривать изображение западной большеухой летучей мыши, показавшейся ему чрезвычайно уродливым созданием. – Хочешь показать мне что-нибудь?
– Тебе же плевать на естествознание, так зачем понапрасну тратить время друг друга?
– Извини, но ты говоришь с человеком, который вырос на песнях китов и криках пеликанов. Я – действительный член «Гринпис», Общества охраны природы и Всемирной федерации содействия диким животным. Каждый год получаю их календари.
Оливии хотелось улыбнуться, но она вздохнула.
– Документальный фильм продолжительностью полчаса демонстрируют каждый час. Через десять минут начнется очередной сеанс. В кинозал можно пройти через эту дверь слева.
– А там продают воздушную кукурузу?
На сей раз Оливия едва не улыбнулась и была вынуждена отвернуться.
– Я занята.
– Неправда. – Ной взял ее за руку и слегка сжал, от всей души надеясь, что Оливия не сочтет этот жест угрожающим. – А если даже и правда, несколько минут ничего не изменят.
– Я не собираюсь говорить с тобой о моей семье.
– О'кей, давай поговорим о чем-нибудь другом. Как это пришло тебе в голову? Я имею в виду дизайн. – Он сделал жест свободной рукой. – Ни одной мелочи не упущено, и все выглядит куда интереснее, чем в большинстве музеев, по которым меня таскала мать, пока я не начал брыкаться.
– Я натуралист. И живу здесь.
– Брось, Лив. Дело не только в этом. Ты что, изучала дизайн?
– Нет, не изучала. Просто я так представляла себе центр.
– Что ж, у тебя получилось. Во всяком случае, здесь ничто не напугает маленького ребенка, никто не читает скучных лекций и не демонстрирует графиков, вызывающих мигрень у родителей. Просторно, красиво… А что там?
Он миновал столик, на котором были тщательно разложены выставленные на продажу брошюры и открытки, и вышел в широкий проем.
– Ого! Вот здорово! – В центре зала, уставленного витринами и слайдами с изображением местных растений и животных, находился макет долины. – С высоты птичьего полета, – сказал Ной, наклоняясь над ним. – А вот мы! База отдыха, центр. – Он постучал пальцем по защитному стеклянному колпаку. – А вот маршрут вдоль реки, по которому мы шли в тот день, верно? И даже бобровая плотина есть. Слушай, а где же дом твоих дедушки с бабушкой? Почему его здесь нет?
– Потому что это частное владение. Он выпрямился и посмотрел ей в глаза.
– Лив, ты по-прежнему живешь под стеклянным колпаком, где никто не может тебя достать?
– Я живу именно там, где хочу.
– Моя книга не изменит этого. Она может сделать только одно: прогнать тени, которые все еще висят над тем, что случилось в тот вечер. У меня есть возможность рассказать правду. Всю правду. Сэм Тэннер заговорил, впервые со времени суда, а умирающий человек часто стремится перед концом облегчить свою совесть.
– Умирающий?
– Опухоль… – начал Ной и вдруг с нарастающей тревогой заметил, что ее лицо побелело. – Извини. Я думал, ты уже знаешь.
У нее тут же распухло горло. Во всяком случае, слова вырывались из него с трудом.
– Ты сказал, он умирает?
– У него рак мозга; осталось всего несколько месяцев. Пойдем. Тебе нужно сесть.
Он взял Оливию за локоть, но она вырвала руку.
– Не прикасайся ко мне! – Она повернулась и шагнула к проходу.
Ной готов был отпустить ее и уже открыл рот, чтобы сказать это. Но глаза Оливии остекленели. Он чертыхнулся себе под нос и пошел следом.
Она шагала размашистой, целеустремленной походкой человека, который не остановится ни перед какими препятствиями на пути к финишной прямой. Придется запомнить это, если он когда-нибудь решится встать на ее пути…
И все же Оливия едва не застала его врасплох. Она прошла мимо кинозала, свернула в кабинет и резко захлопнула за собой дверь.
Слава богу, что Ной успел удержать дверь, иначе он врезался бы в нее физиономией.
– Это служебное помещение. Посторонним вход воспрещен. – «Наглая ложь», – подумала Оливия, но ничего другого ей в голову не пришло. – Марш отсюда.
– Сядь. – Казалось, Ной все же решил встать на ее пути, потому он снова взял ее за руку, провел мимо письменного стола и усадил в кресло. Кабинет был маленьким, обстановка его была тщательно продумана и идеально отражала личность его хозяйки.
– Извини. – Он продолжал держать Оливию за руку, но никто из них уже не обращал на это внимания. – Я не знал. Думал, что Джейми уже сказала тебе об этом.
– Не сказала. Но это не имеет значения.
– Конечно, имеет. Дать тебе воды или чего-нибудь еще? – Он обвел кабинет глазами, ища холодильник или графин. Нужно было что-то делать.
