— Кайф. Все, беги.
— Ой! Чуть не забыла. У меня сюрприз есть!
— Что еще, Синди? Опоздаешь!
Суматошно открываю сумку, достаю две маленькие подарочные бутылочки водки «Смирновская», разливаю в пластиковые стаканы.
— За любовь, дружбу и санитарную службу!
— Санитарная служба-то при чем?
— Так, для рифмы. Загадывай желание и пей до дна.
— Достроить туннель.
— Достроили уже. Про себя загадывай, вслух не сбудется.
Впопыхах проглатываем «Смирновскую», закуриваем, и я уношусь к взлетной полосе.
Купи билет и садись в самолет. Вспомни свой первый маршрут.
Здесь у нас за окном холода и снега, Но теплее, чем там, где тепло всегда.
Потому что тебя очень ждут.
Брат написал эту песню своему школьному другу, который уехал в Израиль на год раньше. Я получила кассету в Ленинграде. Мне невыносимо хочется услышать мягкий голос брата под звуки гитары, но он не приходит, не звучит, как раньше... Водка ударяет в голову, расслабляет тело... Пристегиваю ремень, прикрываю глаза, проваливаюсь в бездонную воздушную яму. Сильные руки подхватывают меня. Теплые, верные...
— Синди! Наконец-то мы встретились с тобой в небесах.
— Кто ты? — пытаюсь разглядеть обладателя магического голоса, но ватный туман облаков заволакивает все вокруг. — Поцелуй меня! — кричу я, надеясь, что человек приблизится и тогда я увижу его лицо.
— Подожди полчаса, нужно набрать высоту.
— Какую еще высоту?
— Двести тысяч метров.
— Кто ты?
— Открой глаза!
Ришар положил свою ладонь на мою. Взволнованный, счастливый, робкий.
— Господи! Я спала?
— Да.
— Как ты оказался около меня?
— Очень просто, поменялся местами. Привет!
— Привет. Пошли в туалет.
— Зачем? Тебе плохо?
— Да...
Встаем, идем в середину салона. Ришар — впереди, я за ним. Он открывает мне дверь-гармошку. Вхожу вовнутрь, увлекая за собой Ришара, и быстро поворачиваю замок.
— Синди, что это значит?
— Смотри, — нажимаю кнопку слива, — смотри в дырочку, куда уносится вода, и увидишь настоящее небо. Не через стекло, как в иллюминаторе, а самое настоящее, близко-близко.
— Сумасшедшая! Все остается внутри. Самолет загерметизирован. Какие дырочки в небо!
— Да... — разочарованно вздыхаю я, — всегда думала, что в самолете писаю прямо в небо, а если ночью, то в звезды.
— Синди, ты сказала, тебе плохо.
— Да! Мне было очень-очень плохо. Жутко хотелось целоваться, а в салоне много народу. — Обнимаю Ришара, целую в губы, он сопротивляется, шепчет бессвязно:
— Синди... Умоляю... Что о нас подумают... люди...
— Они ничего не узнают, мы же под замком. Ну, пожалуйста, есть ведь другие туалеты. Никто не заметит. Мы же только поцелуемся быстро... Это не дольше чем если у кого-то запор, например.
— Синди! Что ты несешь? Какой запор...
Ришар прижимает меня к себе. Чувствую, он не может больше сопротивляться, моя страсть разжигает в нем огонь желания, он приподнимает мою длинную шерстяную юбку, скользит по теплым бежевым чулочкам, пажикам пояса...
— Синди! Ты специально не надела трусики! Ведьма...
— Ришар, я хочу тебя... Умоляю, позволь расстегнуть твой ремень... Заклинаю тысячами километров высоты... перстнем с якорем... Маккавеями...
— Нет... Нет... — Он сопротивляется, но — тщетно...
Ришар входит в меня, я мгновенно кончаю, как в первый раз, когда была в роли проститутки. Он чувствует это, восторженно обнимает за талию, ласково шепчет:
— Синди! Любимая... Счастье мое... Никому тебя не отдам.
Волна блаженства, мягкая, как облака, в которых мы летим, успокаивает его страсть. Ришар бережно поправляет мою юбку.
— Моя кипа?
Разжимаю кулак, подаю Ришару синюю с белой каемочкой кипу.
— Зачем ты сняла ее, девочка?
— Нечаянно... Схватила, когда кончала, чтобы не закричать на весь самолет.
— Я выйду первым и сяду, а ты приходи чуть погодя.
— Опять твои дурацкие условности.
— Зачем будоражить людей? — Ришар ласково поправляет мои волосы, нежно целует в лоб, словно мудрый отец расшалившегося ребенка, выходит в салон.
Нажимаю кнопку слива, задумчиво смотрю, как вода устремляется в круглую голубую дырочку. Я не верю Ришару, что там нет неба...
Дождевые потоки несутся по каменной мостовой... Соединяются, разъединяются, закручиваются в спирали, круги, эллипсы, выпрыгивают из них и исчезают под чугунными львятами колодцев. Два львенка на задних лапах играют друг с другом на протяжении тысячелетий — герб колена Иегуды, герб Иерусалима украшает колодезные крышки... Кажется, потоки воды похожи на людей. Неведомые силы управляют их движением, соединением, переплетением, пока не исчезают они под чугунными крышками... Дождь всегда рождает во мне приятную грусть. Все вокруг неожиданно теряет резкость, привычные очертания, становится неясным, призрачным, исчезает реальность происходящего... Я иду к Ришару. Можно сесть в автобус, взять такси, но не хочется лишать себя дождевой ностальгии... Запах разбухшей от влаги хвои, шум дождевых потоков переносят меня в дачный поселок на берегу Иртыша. Мне снова десять лет. Я сижу в большом деревянном доме, закутавшись в одеяло, в кругу тридцати детей, затаивших дыхание. Вожатая читает нам «Кортик». Недавно я попыталась прочесть эту книжку соседу — десятилетнему Дани. Мальчика привезли из России в два года, мы занимаемся с ним русским языком. Первую страницу объясняла мальчику полчаса. Он спрашивал, кто такие петлюровцы, я отвечала — бандиты, которые грабили простых людей, чтобы содержать свою банду. Тогда Дани спрашивал, кто такие красные, хорошие? Они не грабили простых людей? Пришлось рассказать, что красные убивали и грабили белых — богатых, чтобы содержать на их богатства свою армию. Выходило, красные тоже плохие. В конце концов совершенно запуталась в объяснениях. Дани сочувственно вздохнул и попросил объяснить, что такое «кортик», почему мальчик — герой повести — его от всех прятал.
— Красивый нож в ножнах — обязательный элемент военной формы морских офицеров.
— Красивый нож в ножнах... — задумался Дани. — Как те, что продают туристам на арабском рынке в Старом Иерусалиме?
— Да... приблизительно.
Дани сбегал домой, принес великолепный нож на серебристой цепочке.
— Папа подарил мне в день рождения. Значит, у меня есть кортик?
— Выходит, есть.
— Слава Богу, что не придут бандиты-петлюровцы или грабители — красные, не нужно ни от кого прятать такую красоту, — порадовался еврейский ребенок и добавил: — Бедный мальчик! Ему, наверное, так хотелось похвастаться своим ножичком! Ждал, ждал, когда уйдут белые, красные, петлюровцы, когда появятся хорошие мирные люди, которые будут завидовать, что у него есть кортик... — Еще подумал и заключил: — Слава Богу, я живу в Израиле.
