— Врача нам! Срочно! — рявкнул бритоголовый.
— А что случилось? — Она как-то враз забыла о должностных инструкциях, так и застыла с зависшей над тревожной кнопкой рукой.
— Что случилось?! Человек вон беременный умирает! Зови врача!
Человек беременный умирает… Настороженно косясь на длиннющие, ну точно вампирские клыки, медсестра сняла телефонную трубку.
— Сейчас-сейчас. Уже звоню. Вы только не волнуйтесь, пожалуйста.
Вот и не помогла заговоренная метла…
— Почему так долго? — в сто первый раз спросил Данила у молоденькой рыжей медсестрички. — Уже больше двух часов прошло…
— Вы не волнуйтесь, — в сто первый раз ответила она. — Это же операция, а операции за пять минут не делаются. Вашу жену оперирует очень хороший доктор. Вам повезло, что сегодня дежурит именно он. Все будет хорошо.
Девушка все говорила, говорила, но Данила больше ничего не слышал, всматривался в ее симпатичное веснушчатое личико и думал, что хорошо уже больше никогда не будет. Слишком ранние роды, слишком много крови, слишком поздно… Ритуал замены… ритуал ускорения… черт бы их побрал! Данила не сможет жить, если с его женщиной и его ребенком что-нибудь случится.
— Оборотень, пошли покурим. — В поле зрения появилось бледное лицо Дакера, его левое веко нервно подергивалось.
— Да, не нужно тут сидеть, Оборотень. Поехали на свежий воздух, — поддакнул Лемонтий, примчавшийся в больницу час назад, сразу, как только узнал о случившемся.
Они молча курили под старой полуоблетевшей яблоней, когда на крыльцо приемного покоя вышла все та же рыжая медсестра и призывно помахала рукой.
Первым встрепенулся Лемонтий:
— Оборотень, нас, кажись, зовут.
— Может, закончилось уже? — робко предположил Дакер.
В приемном покое их уже ждал врач, молодой, едва ли не моложе их самих, с осунувшимся мрачным лицом.
— Кто из вас муж? — спросил он почти равнодушно.
— Я. — Данила выкатился вперед, усилием воли заставил себя посмотреть в глаза своей судьбе. Глаза были темно-карими и очень уставшими, они прятались за толстыми стеклами очков.
— У вашей жены началась отслойка плаценты и, как следствие, кровотечение. Мы сделали кесарево сечение, — врач замолчал, сдернул с переносицы очки, протер их краем хирургической робы, — но, к сожалению, остановить кровотечение терапевтическими мерами не удалось, пришлось прибегнуть к радикальным мерам.
— Насколько радикальным? — Его собственный голос сделался едва ли не таким же бесцветным, как у врача.
— Ваша жена больше не сможет иметь детей.
Данила зажмурился, со свистом втянул в себя воздух.
— Но ее жизни уже ничто не угрожает.
— А ребенок? Что с нашим ребенком?!
Врач, уставший и, казалось, равнодушный ко всему и вся, вдруг по-мальчишески широко улыбнулся и стал наконец похож на нормального человека.
— С ребенком тоже все будет хорошо. Конечно, он недоношенный и нуждается в серьезном уходе, но в целом — все очень неплохо. Поздравляю вас, папаша! — Его улыбка сделалась еще шире.
Папаше следовало бы сказать спасибо, но он не смог, он из последних сил сдерживал слезы. Кошмарная ночь закончилась чудом.
— А родился-то кто? — нарушил тишину Лемонтий.
— А родилась у вас девочка!
Девочка! Девочки — это такие маленькие ангелочки с бантами и кудряшками. Девочки — это тебе не мальчики с их вечно разбитыми коленками, машинками и пистолетами. Девочки — это совсем другой мир, мягкий, как плюшевая игрушка, золотисто-розовый, пахнущий карамелью. Теперь у него есть дочка, и очень скоро ему предстоит стать частью этого удивительного плюшево-карамельно-розового мира…
* * *
Когда улеглись страхи и эмоции, когда силы вдруг разом покинули их всех, Данила вдруг заявил, что ему нужно подумать.
Дакер и Лемонтий переглянулись. Они устали и продрогли до костей, уже который час сидя на стылой скамейке в больничном саду под полуоблетевшей яблоней. Конечно, можно было перекантоваться в машине, отогреться, послушать музыку, но чувство мужской солидарности заставляло их оставаться рядом с Оборотнем. Оборотень думал: рассеянно ворошил прутиком опавшие листья и не обращал никакого внимания ни на холод, ни на друзей.
— Долго еще мы будем так сидеть? — громким шепотом спросил Лемонтий. — Я уже всю задницу отморозил.
— Встань и походи, — предложил Дакер.
— А может, ты меня это… обнимешь?
— Обниму… потом… — Зрачки Дакера недобро сузились.
— Да что ты на меня так смотришь?! — Лемонтий демонстративно отодвинулся подальше. — Я ж просто погреться хотел. Я ничего такого и в мыслях не имел.
— Лемонтий, а может, ты заткнешься? — Дакер достал из кармана полупустую пачку сигарет, закурил.
— А что, уже и с тобой поговорить нельзя? Ладно Оборотень думу думает, а ты-то чего? — обиженно зашипел Лемонтий. — Кстати, что это за дума такая, что ее нельзя в тепле подумать?! Может, я хоть в ночник сгоняю за пол-литрой?
— Иногда и в твоей рыжей башке рождаются стоящие мысли. — Дакер щелкнул зажигалкой. — Пол-литра нам точно не завредит. Надо же как-то стресс снять.
— Ну так я полетел? — Лемонтий вскочил на ноги.
— Куда? — не поднимая головы, спросил Оборотень.
— Так за пол-литрой, чтобы стресс снять.
— Потом будешь стресс снимать. — Оборотень отшвырнул прутик. — Есть еще одно дело…
Тем подонком мог быть только один человек. Теперь Данила знал это совершенно точно.
Херувим. Больше некому.
А ведь он отмел этого урода сразу. Во-первых, из-за того, что Херувим не особо интересовался женщинами, во-вторых, из-за терминальной стадии рака.
Как опрометчиво! Гей не перестает быть мужиком в физиологическом смысле. И Херувим, кстати, неоднократно это доказывал, за деньги ублажая богатых теток. А рак?! Так он как раз и есть первопричина, основание для проведения этого дьявольского ритуала. Теперь все становится на свои места. У Херувима есть мотив, очень веский мотив. Херувим слушал «Черную готику» и знал английский. Он вполне мог отыскать в Сети эти треклятые заклинания, и врубиться в их смысл, и поверить в их действенность. Почему бы и нет?! Утопающий хватается и за соломинку. А «соломинка» вот она — Селена, женщина с разноцветными глазами. Мог ли Херувим знать, что у нее разноцветные глаза? Мог! На презентации в «Тоске» Селена была без контактных линз. И Херувим был в «Тоске»…
А дальше? Дальше совсем нетрудно проследить, подгадать подходящее время…
Скотина!
Он рассчитал все, но просчитался в главном. Не учел, что Селена уже может быть беременной, не учел, какая она сильная девочка.
