Меня накрывает цунами из мурашек сразу, как только я слышу тихий щелчок дверной ручкой. Он услышал… И он здесь.
Не двигаюсь и не говорю ни слова. Мне страшно и хорошо одновременно, я не знаю, что мне делать, поэтому просто стою каменным изваянием.
Я чувствую, как Дамир приближается. Горячие струи стекают по телу, обжигая кожу, но мне настолько плевать, что я совсем не чувствую дискомфорта. Мне даже немного холодно. Он толпы мурашек и пронзительного взгляда.
Я не вижу, но чувствую, как он смотрит. Как всегда — пристально, не отводя взгляда ни на секунду.
Все еще не шевелюсь, словно боюсь спугнуть мгновение. Как будто если двину хоть рукой — всё рассыпется как песок.
Я слышу шуршание одежды. Меня накрывает необъяснимой волной жара от этих звуков. Слышу тихие шаги, открытие створки душевой кабины и легкий холод по спине. А потом горячее крепкое тело, прижимающееся ко мне со спины.
И так хорошо сразу становится… Я чувствую всё. Я слышу то, о чем он думает. Она не беременна и он точно не вернется к ней, я знаю это. Вот в эту секунду — точно знаю. Мне даже спрашивать не нужно, чтобы убедиться в этом. Он сам мне рассказывает, только не словами — прикосновениями.
Он наклоняет голову и упирается лбом в мой затылок, и в этом движении чувств и слов больше, чем в любом откровенном разговоре. А потом обнимает меня руками поперек живота, прижимая к себе близко-близко, и становится еще лучше…
До меня не сразу доходит, что на его руке нет гипса. Провожу кончиками пальцев по запястью и выше к локтю, словно спрашивая, где дел. По назначению врача носить надо было еще минимум пару недель.
— Снял, — отвечает на мой немой вопрос. — Мешал мне, рука не болит давно.
— Это может аукнуться, — наконец-то говорю, но так тихо, что за шумом воды сама едва слышу.
— Плевать.
— А мне нет, — разворачиваюсь в кольце его рук и поднимаю голову, заглядываю прямо в глаза. — Давай завтра сходим на рентген? И тебе скажут, можно ли уже снимать гипс. Хорошо?
— Вместе? — он спрашивает, а мне от надежды в его глазах выть от боли хочется. Сколько пережил этот мальчик внутри него, чтобы стать таким сильным мужчиной? Он правда боится, что я уйду. И предам, как все близкие люди.
Киваю. Просто осторожно киваю, отвечая на вопрос. Вместе, конечно. Я не готова жертвовать счастьем из-за какой-то наглой куклы. Пусть это будет слишком эгоистично. Я готова быть эгоисткой ради любви.
— Ты расскажешь мне? — он понимает, что я не о той девушке спрашиваю. Я о другой части его жизни, которая внезапно вскрылась при этом не самом приятном разговоре.
Он думает. Не привык открываться, не привык делиться болью. Скрытный, молчаливый, под маской холодности и безразличия, скрывающий в себе в сотни раз больше тепла и душевности, чем многие фальшивые люди.
А я целую. До губ не дотягиваюсь, потому что он стоит, задрав голову. Покрываю поцелуями ключицы и грудь. Крепкие мускулы давно манят попробовать их на вкус и я не отказываю себе в удовольствии распробовать кожу и горячие капли воды.
Дамир шумно выдыхает, а я не могу остановиться. Никогда не думала, что могу опьянеть от одного только вкуса кожи, но я и правда пьянею, потому что голова кружится и перед глазами плывет всё хлеще, чем от самого крепкого алкоголя.
— Ань… — слышу над головой, но не торможу. Во мне было столько эмоций и плохих мыслей, что сейчас срочно нужно их перекрыть чем-то хорошим. И поцелуи замечательно с этим справляются.
И они становятся только ниже, я не узнаю себя, и Дамир дышит только тяжелее. Я слышу надрывное: “Что ты делаешь?”, но ответить на вопрос не могу. Я сама не знаю, что. Делаю, что чувствую. И пусть сейчас эти чувства будут именно такими.
Даже в этом Дамир открывает меня! Даже в этом раскрывает другие грани привычной всем, и даже мне, Ани.
Руки опускаются вниз и я обхватываю ладошкой большой и твердый… черт. Я и правда не понимаю, что творю, но остановиться у меня уже не получается.
— Аня, Аня, стоп! — сильные руки обхватывают мою шею и щеки и поднимают наверх, и только тогда я понимаю, что практически стояла на коленях перед ним… — Остановись, что ты делаешь?
— То, что хочу…
— Хочешь? — он хмурится. Словно не верит, такой глупый…
— Очень. Я только, ну…Не особо умею, я никогда не…
— Бля, Ань, я сейчас только от этих слов кончу, — говорит Дамир надрывно и в шутку одновременно, и… Он улыбается. Улыбается! Это так сильно отзывается внутри меня, потому что я впервые вижу такую искреннюю и широкую улыбку от него. Это так ценно… Я очень хочу, чтобы он улыбался и дальше, правда, всегда.
Я не сдерживаюсь и целую его в губы, со всеми чувствами целую, со всеми эмоциями. Со всем, что внутри меня к этому человеку расцвело со скоростью света и продолжает цвести только ярче и ярче. Со всем отчаянием, что росло внутри меня, когда он уехал. Со всей болью, что я испытала, пока он лежал в больнице. Со всей радостью, что гремела в душе, когда он очнулся. Со всем ужасом, что я пережила, сидя на коленях возле его окровавленного тела.
Целую так, как никого никогда не целовала, потому что… Потому что целую с любовью. Настоящей и искренней, и понимаю, что внутри меня это чувство горит уже намного дольше, чем я даже могла себе представить.
Глава 39. Дамир, Аня
Меня кроет. Отключаюсь и забываю где нахожусь сразу, как только попадаю в плен ее губ.
Мне вкусно, жарко, и катастрофически мало.
Мне всегда мало Ани. В любой момент жизни. Когда она болтает, казалось бы, слишком много — мне мало. Мало смеха и дурацких вопросов, мало поцелуев, взглядов, касаний, и в целом Ани.
Я всю жизнь наслаждался одиночеством и тишиной, никогда не мог
