Следователь Боев лукавил – во-первых, никакой детализации они не запрашивали, эту процедуру необходимо было согласовать с некоторыми инстанциями, а там добро давать не спешили. Не потому, что были против – просто там работали весьма неторопливые люди. В общем, Боев слегка блефовал, он рассчитывал на то, что Игорь, движимый страхом, сам все расскажет. Но Давыдов тоже не собирался так быстро сдаваться.
– Господин следователь, согласитесь, что сам факт отправки эсэмэс не делает меня преступником, как и то, что я выпил кофе.
– Да, мы знаем и про кофе, и про такси. Мы знаем теперь, что, приехав в Албену, вы не сразу пошли в отель. Вопрос: где вы были? Что делали, встречались ли вы со Светланой Никольской? И если встречались, то где? Хочу предупредить, не надо врать, я могу вам представить свидетелей, которые вас вечером видели в Албене. Они очень хорошо запомнили вас!
Игорь не мог не улыбнуться. Следователю Боеву даже не приходило в голову, что его подследственному никогда не удавалась оставаться незаметным. Игорь Давыдов всегда был в центре внимания, хотелось ему этого или нет. Ничего удивительного, что его запомнили официантки в кафе, водитель такси, гости ресторана и все те, кто встретился в тот день. Вслух же Игорь сказал:
– То, что меня запомнили, еще ничего не значит. Это не делает меня виноватым в исчезновении Светланы. И потом, как можно было что-то совершить средь бела дня, на глазах многочисленных отдыхающих? Здесь же народу, как на первомайской демонстрации в Москве.
– О, море – коварная штука! Вам кажется, что вокруг много людей, но случись что – и помочь вам не успеют. И наоборот, вам кажется – вы один, но вы заблуждаетесь. Вы меня понимаете? Печально, что вы врете. Врете в мелочах, врете в принципиальных вопросах. Это может очень негативно сказаться на решении вашей ситуации.
– Я не вру. Мы действительно часто ссорились по пустякам в последнее время. С другой стороны, в наших отношениях появились признаки семейной терпимости. И Светлана, и я, мы уже очень хорошо были осведомлены о наших недостатках и особенностях характера, но они нас не раздражали, мы смирились с ними, мы привыкли к ним. Должен вам сказать, у Светланы тоже сложный характер, она бывает слишком требовательна и слишком безапелляционна. Она всех мерит по себе, но не все же такие цельные натуры. – Игорь посмотрел на Боева, который что-то записывал, и добавил: – Я никогда бы не причинил ей вреда. Во-первых, она мне дорога, а во-вторых, для решительных действий нужны решительные люди, а я к их числу не отношусь. Что, кстати, мне часто ставилось в вину.
Боев встал из-за стола и прошелся по комнате:
– Вы же знаете, что мы нашли на берегу вещи Светланы. Одежду, заколку. Мы отправили все на экспертизу – будет произведен анализ ДНК. У вас, насколько я знаю, тоже уже взяли мазок на ДНК. Пока не будут получены результаты, вам придется быть здесь. Если на ее вещах окажутся ваши следы, то получится, что вы со Светланой Никольской виделись не в номере, откуда она якобы отправилась за покупками или на экскурсию, а там, под скалами.
– Вы уверены, что это корректно? Мы со Светланой прожили очень много времени. Наверняка на каких-то предметах могут быть мои «следы».
– Давайте дождемся результатов, а потом и поговорим. А пока у вас есть время подумать.
Боев дал знать охраннику, чтобы Игоря увели, а сам собрал документы и вместо того, чтобы выйти из этого мрачного помещения, еще некоторое время сидел и в задумчивости рассматривал грязно-зеленую стену напротив. Во всем, что он сейчас здесь слышал, была ложь. Неясная, малоуловимая, тщательно спрятанная, но не вызывающая сомнения ложь.
К очной ставке, которую необходимо было провести, следователь Боев готовился долго. Ну, во-первых, подозреваемый еще не дошел до нужной кондиции – это чувствовалось и по его тону, и по манере себя вести. А во-вторых, фрау Шланге, главное действующее лицо в этой сцене, пугала его своей разговорчивостью. Следователь встречался с ней раза три, и каждый раз беседа заканчивалась его мигренью. «Старуха словно из железа сделана – все нипочем!» – Боев устало следил за переводчиком, который уже минут сорок объяснял фрау Шланге правила очной ставки. Та кивала и после каждого третьего предложения задавала новый вопрос. Следователь Боев, понимая, что вот-вот убьет старуху, выскочил из своего кабинета.
– У этого молодого человека очень слабые нервы, – имея в виду Боева, доверительно наклоняясь к переводчику, сказала фрау Шланге, – а что до порядка, не волнуйтесь, я все поняла. Я должна внимательно смотреть и слушать. А также отвечать, как можно яснее, на вопросы, которые будут задавать мне.
На следующий день помощник следователя привез фрау Шланге на очную ставку с Игорем Давыдовым. Старуха всю дорогу пыталась разговаривать с Мирко, но тот из курса немецкого языка помнил только «яволь». Таким образом, беседы, к радости помощника и к огорчению фрау Шланге, не получилось. В специальной комнате, которую местный полицейский участок выделил для этого мероприятия, поставили стол с бутылками минеральной воды и стаканами, а также мягкие удобные кресла.
«Господи, сделай так, чтобы все прошло быстро!» – такая необычная просьба вертелась в голове Боева. Он уже для себя все решил – этот русский виноват. Ни анализ ДНК, который будет готов только через неделю, ни результаты очной ставки не могли повлиять на эту его убежденность.
Следователь Боев не любил театр. Как-то ему довелось сходить с маленьким племянником в местный драмтеатр. Главная положительная героиня детского спектакля, понятное дело – зайчиха, попыталась спрятаться от преследования главного отрицательного персонажа – волка – за елочкой. Весь лес на сцене был изображен в крайне минималистических художественных традициях, а потому, когда упитанная прима с плюшевыми ушами присела за шест с тремя колючками, племянник следователя Боева громко произнес: «Вот дура-то, задница же видна!» Родители других детей зашикали, Боев одобрительно рассмеялся. Вернувшись со спектакля, он наказал родителям больше никогда не водить ребенка в театр. В его представлении, все, что происходило на подмостках, не могло идти ни в какое сравнение с тем, что можно было увидеть, просто пройдя по улице или… сидя в следственном управлении.
О театре старший следователь почему-то вспомнил, когда увидел приехавшую для очной ставки фрау Шланге. Она была в платиновом завитом парике, слава богу, без бинокля на шее. Впрочем, его отсутствие с лихвой компенсировало огромное накладное накрахмаленное жабо. При порывистых движениях, которые были так свойственны старушке, оно переворачивалось задом наперед, и со спины казалось, что это не жабо неправильно сидит, а голова престарелой фрау повернулась на сто восемьдесят градусов. В комнате для очной ставки она обратилась к присутствующим с громким заявлением. Через переводчика фрау Шланге сказала, что «она – дама старая, с плохим зрением», и в подтверждение этих слов достала из ридикюля очки, но, «понимая всю ответственность, которая лежит на ней, и будучи человеком наблюдательным, она с полной уверенностью может подтвердить, что все, что было ею сообщено полиции, – чистая правда». Переводчик, а вслед за ним и Боев, продравшись сквозь дебри деепричастных оборотов и сложных немецких глаголов, кивнули, мол, «понимаем и благодарны за содействие». Старуху усадили в кресло, и Боев дал команду привести подозреваемого. Едва Игорь Давыдов вошел в кабинет, фрау Шланге дернулась, ее сухонькое личико залилось румянцем, а руки стали теребить жабо. «Ага, голубчик, – подумал Боев, который считал себя отличным психологом, – вот ты и попался! Бабка просто-таки стойку сделала! А мы спешить не будем, мы подождем, что она скажет!»
