- Вы с мамочкой должны присматривать друг за другом, пока меня не будет.
- Хорошо, - пообещал Генри.
- Не забывай каждый день говорить маме, что ты её любишь.
- Я буду.
Генри смотрел на неё во все глаза, ожидая следующего приказа, и голос Эммы смягчился:
- Я буду по тебе скучать, пацан.
Эмма еще раз обняла его и встала, глядя на Реджину. Брюнетка уже выбросила стаканчик из-под кофе в урну и теперь стояла, скрестив руки на груди. Поза была напряженной, почти настороженной.
- Эй, - Эмма попыталась улыбнуться, но не вышло.
- Эй, - привычно откликнулась Реджина.
Блондинка сжала её запястье. В глазах цвета темного шоколада плескалась та же тоска, что в её собственных.
- По тебе я тоже буду скучать.
Реджина грустно улыбнулась и подошла ближе к Эмме, но рук так и не разняла. Эмма быстро обняла её, прижимая к себе.
- Будь осторожна. Не делай глупостей.
За свою жизнь Эмма слышала много приказов. Какие-то из них были спорными, какие-то разумными и очевидными. Но этому приказу, произнесенному умоляющим голосом Реджины, она поклялась повиноваться слепо и не размышляя.
Однако Эмма Свон не была бы Эммой Свон, если бы призналась в этом Реджине. Так что вместо того, чтоб озвучить свою клятву, она саркастично бросила:
- Ну, ты ведь знаешь, что осторожность - моё второе имя.
Насмешливо закатив глаза, женщина мягко выбралась из объятий блондинки, но продолжала стоять всё так же близко.
- Знаешь, можно было бы составить список всех твоих опрометчивых поступков.
- Ну-ка, ну-ка, мне очень интересно.
- Видишь ли, даже если мы возьмём только этот месяц, этот список будет бесконечным, а твой самолёт уже почти взлетел.
Девушка послала Реджине притворно сердитый взгляд и мягко разняла её руки, положив их к себе на плечи.
- Я напишу тебе, как только приземлимся, - Эмма еще раз обняла её.
- И позвонишь, - напомнила Реджина.
- И позвоню, - покорно согласилась Эмма.
Они стояли в обнимку, и, хотя обе знали, что так нельзя, потому что их могут увидеть, в тот момент женщинам было наплевать на это. У них на счету была каждая секунда, и они хотели продлить каждое мгновение как можно дольше. Эмма запоминала запах Реджины, ароматы её крема и шампуня: сложное сочетание лаванды и пряностей. Реджина, задумавшись, в очередной раз заметила, как бешено колотится сердце, когда Эмма прикасается к ней. И как больно в груди от того, что она не может остановить время, чтоб блондинка никуда не уезжала, или наоборот ускорить его бег, чтоб девушка вернулась поскорее.
Раздался очередной сигнал для пассажиров, и женщины разорвали объятие. Глаза у обеих блестели от невысказанных слов и не выпущенных на волю чувств.
- Не вздумай петь «Leaving on a Jet Plane», - Реджина легонько стукнула Эмму в плечо.
Та грустно рассмеялась, и уже хотела именно это и сделать - просто ради удовольствия немножко побесить Реджину ещё разок напоследок, но передумала. Вместо этого она прикоснулась губами к её щеке - точно так же, как сделала это меньше недели назад на пороге особняка и замерла на несколько долгих секунд.
- Будь офигенной, - нежно сказала Эмма, отрываясь от Реджины. Слишком быстро, по её собственным понятиям, но, надо быть честной, если она не отпустит женщину сейчас, то не сможет отпустить её совсем и уже никуда не полетит. Взъерошив волосы Генри, Эмма развернулась к выходу на трап и зашагала, не оглядываясь. Она не могла заставить себя оглянуться. Отдав дежурному билет, блондинка прошла через стеклянные двери.
И с каждым шагом, который делала Эмма под бодрые приветствия дежурных, желавших ей доброго утра и безопасного полета, девушка чувствовала, что уходит от самого лучшего, что было в её жизни. К моменту, когда она вошла в полупустой салон самолёта, где некоторые пассажиры уже пытались уснуть, всё существо Эммы было наполнено ужасом. Она прошла к своему месту у окна и прежде, чем убрать рюкзак на полку, достала Рекса и пачку фотографий. Найдя ту, которою искала, она спрятала остальные и, прижав снимок и игрушку к груди, села в кресло.
Снимок уже успел немного обтрепаться по краям из-за пребывания в рюкзаке. В двух местах были заметны следы от резинки, которой девушка перетянула фотографии.
С фото смотрели Эмма и Реджина, счастливые, улыбающиеся и совершенно беззаботные. Сидящая в кресле Эмма улыбнулась в ответ.
Скоро, пообещала она. Она скоро вернётся домой.
Бросив сумку на кровать, Эмма тяжело опустилась рядом. Положив рюкзак на колени, она с лёгким разочарованием огляделась вокруг. Разумеется, армейскую койку нельзя было сравнить с большой двуспальной кроватью и широким одеялом, на котором вечно сидели мягкие игрушки, норовящие ткнуть её в лицо плюшевым хвостом или лапой, когда она укладывалась спать. И уж тем более, кровати в казарме не походили на огромную кровать с мягкими пуховыми подушками, на которых спала брюнетка, завладевшая всеми мыслями Эммы.
Койка была та самая, которую девушка занимала до отправки в Ирак, одноместная, с приличной подушкой и достаточно теплым одеялом, сложенным в углу. Светло-бежевые стены были такими же пустыми, какими она оставила их, уезжая. Улыбаясь, Эмма нетерпеливо рванула завязки рюкзака и, порывшись в его содержимом, достала фотографии, завернутые в трофейный сторибрукский свитер. Стянув форменную кепку с головы, она положила её на тумбочку у кровати и размотала свитер. Посмотрев на стопку фотографий, Эмма широко улыбнулась при мысли, что теперь ей, как и остальным, есть, чем украсить стены. И, что более важно, эти фотографии придавали ей уверенности, что теперь у неё имеется жизнь за пределами форта. Мирная жизнь, в которой можно будет снять форму и распустить волосы. Она не была уверена, так ли чувствуют себя люди, у которых есть семьи, они с Августом не особо демонстрировали друг другу свою привязанность. Но одно Эмма знала точно - когда всё это закончится, она хочет вернуться в Сторибрук, к Реджине и Генри.
И эта мысль больше не пугала её. Снимки напоминали блондинке, что теперь в ее жизни существуют люди, которые ждут её возвращения. И это было просто офигенно.
Следующие пятнадцать минут Эмма провела, тщательно отбирая какие фотографии вывесить на всеобщее обозрение, а какие оставить в рюкзаке. В итоге, на стены перебралась примерно половина привезенных снимков. Одолжив скотч из соседней тумбочки, Эмма первой прикрепила к стене фотографию со дня рождения Генри - ту, на которой, они стояли втроём у лестницы. На следующей был изображен мальчик, сидящий в каталке Августа; эти двое замечательно поладили после того, как малыш, к величайшему смущению Реджины, признал Августа очень милым киборгом. А прямо под ней висел типичный туристический снимок, на котором Эмма и Генри с преувеличенным удивлением, открыв рты, показывали пальцами на сломанные башенные часы.
