— Я же сказала тебе, чтобы ты перестала употреблять это слово.
— Ты не знаешь, что я имела в виду любовь. Возможно, я имела в виду, что они тебе нравятся. Или что ты хочешь их облизать. Или что ты вожделеешь их.
— Нравятся. С «нравятся» всё в порядке.
Ви на мгновение замолкает, когда мы подъезжаем к зданию.
— Как ты думаешь, может быть, дело не только в том, что они тебе ничего не сказали?
— Например, что? Разве недостаточно того, что они опустили важную информацию, о которой знали все остальные в мире?
— Может быть, — произносит Ви, переключая передачу и резко останавливаясь перед зданием. — Но, может быть, какая-то часть тебя немного боится того, куда всё может зайти?
— По-видимому, они никуда не денутся, — говорю я, внезапно раздражаясь. — Если они не сочли нужным сообщить мне об этом, то, что же ещё они собираются скрывать?
Но Ви не останавливается. Она продолжает говорить, даже когда камердинер приближается к машине:
— Или, может быть, ты ожидала, что это будет не более чем безумная, дикая интрижка, что-то вроде того, что ты никогда раньше не делала, и всё. А теперь всё круто изменилось. Это нечто большее, и теперь последствия начинают быть реальными. Ваши чувства начинают быть реальными, и теперь ты боишься того, к чему всё это идёт.
Я молчу с минуту, пока камердинер стоит за дверью Ви. Я смотрю, как парочки поднимаются по лестнице к входу в здание, одетые в смокинги и платья.
— Когда, чёрт возьми, ты стала такой проницательной в отношениях, Опра?
Ви усмехается.
— Просто потому, что я сама не получаю удовольствия от серьёзных отношений не значит, что я не вижу, что необходимо для того, чтобы иметь их.
— Может быть, тебе просто нужно больше одного парня, — говорю я ей.
Она замирает, положив руку на дверную ручку.
— Милая, если ты найдёшь мне трёх горячих футболистов, я устрою настоящий скандал. Тройняшки были бы предпочтительнее.
Я корчу гримасу.
— Ви, то есть… как бы тебе вообще удалось… — я поднимаю руку. — Нет, я не хочу этого знать.
Она улыбается, когда мы выходим из машины.
— Вижу, ты только что поняла, как бы я справилась.
— Мне нужно промыть мозги, чтобы избавиться от этого образа.
Ви ждёт, пока она не окажется рядом со мной и возьмёт меня под руку, чтобы прошептать:
— У меня такое чувство, что теперь в твоём мозгу есть куда более грязные образы, благодаря некоторым людям, которые останутся безымянными.
— Тссс. — Я легонько шлёпаю её по руке, когда мы входим в здание и движемся прямо в толпу. Нас тут же замечает парочка, которая направляется прямо к нам.
— О Боже, это тот лоббист и его жена… Ну, знаешь, парень, от которого пахнет сыром, — шепчет Ви. — Быстрее, беги. Каждый сам за себя.
— Большое спасибо, Ви, — шепчу я, но уворачиваюсь от них, обходя другую пару, поворачиваясь к подносу с канапе и притворяясь загипнотизированной выбором, и сворачивая с линии огня. Но когда я оглядываюсь назад в поисках Ви, то вижу, что её отодвинул в сторону пахнущий сыром лоббист.
Ви оглядывается возле него, бормоча одними губами: «Спасайся сама».
Я уже собираюсь идти спасать её, когда натыкаюсь прямо на грудь высокого мужчины в смокинге.
— Грейс, — говорит он, глядя на меня сверху вниз, когда его руки сжимают мои предплечья. Я смотрю в глаза классически красивому мужчине — хорошо воспитанному, белому воротничку, очевидно богатому — и чувствую… ничего. Ничегошеньки. Никакой искры, ничего похожего на то, как я столкнулась с Ноем той ночью, когда он наступил мне на платье и обхватил руками мою грудь.
При этом воспоминании, меня бросает в жар, за которым тут же следует укол сожаления. Я должна поговорить с ними. Мне не следовало просто убегать от них. Я должна была сказать им, что это было больше из-за боязни доверять им, чем из-за их лжи.
— Да, — говорю я, одаривая мужчину своей лучшей улыбкой для прессы. В нём есть что-то знакомое, но я никак не могу понять, откуда знаю его.
— Брэндон, — говорит он, словно читая мои мысли. — Реддинг. Кажется, наши матери знают друг друга.
— О. Верно. — Боже. Это мой потенциальный поклонник. — Брэндон. Это… очень приятно познакомиться.
Он тепло улыбается.
— Знаешь, не так уж часто меня динамят.
Динамят?
— О. Я не думала, что моя мать действительно назначила нам свидание. Я имею в виду, что ты позвонил, а я была так занята, что не успела ответить и…
Он смеётся, поворачиваясь, чтобы взять два бокала шампанского у одного из проходящих мимо официантов и вручить один мне.
— Всё нормально. Я знаю, когда меня отшивают. Моё эго может это выдержать — мне не нужно, чтобы меня мягко подводили к этому.
— Я вовсе не собиралась тебя отшивать, — запинаясь, объясняю я. — Просто я была…
— Занята, — заканчивает он за меня, потягивая шампанское. — Как скажешь.
— Да. — Я одним глотком выпиваю половину своего бокала. — И я не особенно радовалась тому, что меня подставили.
— Вот как, — говорит он, приподнимая уголки губ. — Признаюсь, я заинтригован тем фактом, что ты не захотела оказаться со мной наедине.
Я удивлённо поднимаю брови.
— Слишком самовлюблённый?
— Просто уверен в себе. И не привык, чтобы мне отказывали.
— А что, если я скажу «дело не в тебе, а во мне»?
— Ну, Грейс. — Он наклоняется ближе ко мне, и мне вдруг становится не по себе, но когда я делаю шаг назад, то натыкаюсь на женщину позади меня. Он шепчет заговорщицким тоном: — Я бы сказал, что ты была неискренна.
— Прошу прощения?
— Я бы сказал, что ты лжёшь.
— Я знаю, что такое неискренность. — Я не знаю этого парня, но его снисходительное отношение определённо не вызывает у меня симпатии. — Я спрашиваю, что делает тебя экспертом в моей способности говорить правду?
— Потому что там человек, который смотрит на меня так, словно хочет убить прямо сейчас, и я думаю, что это потому, что я стою именно здесь.
Я поворачиваюсь слишком быстро, чтобы казаться беспечной.
— Что?
Но он ошибается. Там стоит не один человек. А два.
41
Ной
— Я официально заявляю, что это не очень хорошая идея, — ворчу я себе под нос, когда мы стоим в стороне от толпы в банкетном зале.
Вчера днём Эйден позвонил помощнице Грейс, Дженис, и уговорил её сказать ему, где Грейс будет сегодня вечером. Как оказалось, Дженис более искусна в тактике ведения переговоров, чем мой беспощадный агент, поэтому цена этого знания была пожертвована на сегодняшний аукцион, чтобы поддержать предвыборную кампанию отца Грейс: ужин с двумя «золотыми мальчиками» Колорадо.
— Да, но она ушла из-за твоей блестящей идеи ничего не рассказывать ей о своих переговорах. Пойдём, извинимся. Мы были идиотами, и всё испортили. Грейс вполне разумна. Она все поймёт.
Ты заставил меня влюбиться в тебя — в вас обоих.
Её слова вертелись у меня в голове всю ночь.
Я был на грани срыва. Я был на взводе с тех пор, как Грейс вышла за дверь после того, как узнала о торгах. В первую очередь, честно говоря, я был на взводе, когда мой агент позвонил с новостями о Далласе и Майами. До Грейс, единственной, что связывало меня с Колорадо, была моя семья. Я люблю их, но они понимают, что мой план всегда заключался в том, чтобы быть там, где находится лучшая команда. Однако игра за лучшую команду никогда не была связана с деньгами; это всегда было лишь моё желание играть в лучший футбол, быть частью лучшей команды.
У меня никогда не было никакой преданности этому месту. Чёрт, у меня никогда не было никаких причин для этого до появления Грейс; до того, что, чёрт возьми, происходит между нами троими; до того, как она каким-то образом стала нашей девушкой, и я стал неспособным представить себе будущее, не включающее в себя разделение её между мной и Эйденом.
— Это что угодно, только не благоразумно, — шиплю я. — Ты думаешь, никто не заметит, что мы с ней разговариваем?