Это не такая уж плохая идея, но хочу запомнить своё последнее время в России. Это холодная и неумолимая страна, такая же, как Василий.
– Ты хочешь попрощаться с Василием, прежде чем уйти? – спрашивает меня Дениэл.
Да, но это глупо. Знаю, в конечном итоге, не смогу контролировать себя, не справлюсь с эмоциями и расплачусь. Поэтому качаю головой и просовываю ноутбук под мышку.
– Просто пойдём, – говорю я.
– Может ли твой родной брат высказать, что это плохая идея? Потому что я действительно предпочёл бы, чтобы разъярённый русский не последовал за нами в аэропорт, думая, что я похитил тебя. Мне очень нравятся мои яйца, и хочу их сохранить.
– Василию не нужны яйца, – говорю я. – Он любит женщин.
Дениэл выдыхает позади меня.
– Сарказм, сестра.
Точно.
– Ты же знаешь, что я плохо разбираюсь в этом, – раздражённо говорю я. – Говори прямо.
– Я говорю, – продолжает Дениэл, подходит ко мне и берёт меня за плечи, аккуратно, не касаясь кожи, он разворачивает меня. – Чтобы ты не убегала, как курица.
Он направляет меня к двери.
С кончика моего языка уже срывается информация о том, что курицы довольно быстрые бегуны, но вдруг понимаю, что Василий стоит в дверях.
Ох.
Я моргаю, а затем опускаю взгляд. Сейчас кажется, что смотреть в эти голубые глаза слишком тяжело. Вместо этого осматриваю его одежду, которая идеально сидит на его большой мускулистой фигуре. По сторонам у него сжаты кулаки. Тело напряжено.
– Куда вы? – спрашивает он с сильным акцентом, верный признак того, что он взволнован. Может, устал. День был долгим для нас всех.
– Моя прекрасная сестра сбегает, – говорит Дениэл. – А я догадываюсь, тебе есть, что сказать на это.
– Ты сейчас меня очень раздражаешь, Дениэл, – говорю я брату, подбирая губы, чтобы перестать хмуриться, ведь мне нужно выглядеть спокойной. – И, да, Василий, мы с Дениэлом уходим, чтобы поехать домой. Ты во главе, мы тебе больше не нужны.
Он сжимает кулаки с такой силой, что я вижу, как белеют костяшки.
– Ты уходишь? Почему?
Дениэл убирает с меня руки.
– Здесь мне нужно ускользнуть. Я буду в соседней комнате, если понадоблюсь тебе, сестра.
– Ну, и кто теперь трус, – издеваюсь я над ним, но не двигаюсь.
Правда в том, что трус здесь я. Я пытаюсь убежать.
Поставив ноутбук на соседний стол, беспомощно провожу по нему пальцами, затем снимаю кепку и сжимаю её в руках.
Василий двигается вперёд и встаёт передо мной так близко, что теперь я в упор смотрю на пуговицу на его рубашки. Слышу, как закрывается дверь, и Дениэл выходит из комнаты. Он прикасается к моему подбородку тёплыми пальцами, это единственные пальцы, которые мне нравятся. Поднимает мне голову вверх, пока мы не встречаемся взглядами.
– Почему ты уходишь, Надя? – его голос мягко звучит.
Мне больно это слышать. Всё это больно. Мне кажется, я никогда не оправлюсь от сердечной боли, эхом отдающейся в каждой клетке кожи, в каждой мышце.
– Не могу остаться, Василий. Ну, знаешь, не могу.
– Ничего такого не знаю.
– Не принадлежу тебе.
– Кто тебе это сказал? – у него замирают пальцы. – Дениэл так сказал? Стоит ли мне его обезглавить?
– Нет, – отвечаю я, удивляясь его тону.
Мой взгляд следит за выражением его сурового лица, таким любимым сейчас.
– Никто такого не говорил. Я говорю.
– Но почему? Из-за меня?
Теперь всё становится нелепо.
– Из-за меня, Василий. Конечно, из-за меня. Это я. Я не могу быть с тобой. Ты должен править железной рукой. Но никто не последует за тобой, если ты будешь вместе с тормознутой.
У него раздуваются ноздри, и он напрягается.
– Никогда не называй себя так. Никогда.
– В действительности, я не считаю себя отсталой, – говорю я ему мягким голосом. – Но другие считают.
– Ты думаешь, мне не плевать на других?
– А тебе плевать?
У него слегка искривляется галстук, и я рассеянно поправляю его.
– Ты нуждаешься в уважении Братвы, ведь из-за неё ты охотился за картиной. Теперь у тебя есть уважение, но моё присутствие подорвёт твой авторитет, а я этого не хочу.
Я затягиваю узел сильнее и разглаживаю пальцами тёмный шёлк.
– Не понимаю, с чего ты это взяла. Конечно, ты должна быть со мной. Как женщина волка.
Ищу в этом скрытый смысл, но не нахожу. Но ведь это не может быть правдой. Поэтому я попробую ещё раз. Нам нужна визуализация.
– Ты когда-нибудь видел фильм «Форрест Гамп»?
– Не понимаю, к чему это...
– В фильме Форрест смотрит на всех свысока, потому что его мозг работает по-другому. Люди думают, что он глупый. Они издеваются над ним. Его никто не понимает. И он влюбляется в красивую девушку.
Я продолжаю гладить его галстук, потому что мне нужно к чему-то прикасаться.
– И она отвергает его, потому что он смущает её, потому что он думает, не как всё. Потому что он другой.
– Наоми...
Я качаю головой.
– Конечно, она счастлива быть с ним наедине. Потому что наедине на них никто не смотрит и не смеётся. И сначала, я думала, что так будет хорошо. Что я смогу скрываться на твоей даче и быть твоей тайной. Было бы весело. Ведь у меня было бы лучшее из обоих миров. Ты и тишина. Но теперь после того, как мы были вместе во всех этих шумных местах, проводили дни и ночи друг с другом, я понимаю, что совсем не хочу этого.
Снова и снова поправляю галстук, хотя он уже идеально лежит.
– Не хочу быть чьей-то уродливой тайной. Не хочу, чтобы ты стыдился меня и скрывал. Не хочу твоей любви только тогда, когда это удобно. Понимаешь теперь?
Он гладит меня по щеке, и я понимаю, что она мокрая. Должно быть, я плачу. Я не замечаю. Весь мой мир сводится к этому галстуку, лежащему под углом на более бледной рубашке к мягкому узору тёмных линий на шёлке. Галстук – это всё, что я вижу. Это всё, на чём я могу сосредоточиться. Потому что, если я отпущу свой мозг, то потеряю контроль. Просто знаю это.
Потому что я думала, что смогу справиться с этим без эмоций, но очень сильно ошибалась.
– Надя, – говорит мне Василий, – посмотри на меня.
– Не могу, – говорю я, а в горле пересыхает. – Действительно не могу.
– Никогда не стыдился тебя. Никогда. Ты особенная для меня.
Я вздрагиваю.
– Ненавижу это слово «особенная».
– Тогда я не буду его использовать, – заявляет он. – Ты уникальная. Самобытная. Единственная в своём роде, как Караваджио.
Вспоминаю картину с волком, делающим ужасные вещи с «Мадонной».
– Я как тот любитель ослов?
– Нет, – раздражённо говорит он, и у него в горле застревает смех. – Всё, что говорю – неправильно. Ты бесценна. Ты настолько же редкая и ценная для меня, что я бы охотился за тобой по всей Европе. Я бы уничтожил всех людей, кто встал бы на моём пути. Я поклонился тебе в ноги, если бы ты позволила.
Он снова гладит пальцами мою мокрую от слёз кожу.
– Твои слёзы разрывают меня, – говорит он мягким голосом, целуя мои щёки. – Итак, позволь своему Васе показать тебе, что ты значишь для него.
Он захватывает меня в объятия, и я охотно поддаюсь потому, что мне нравится, когда он касается меня. Однако к моему удивлению, он отстраняется, кладя одну руку мне под ноги, а другую на спину и несёт меня, как героиню чёрно-белого фильма. Мы возвращаемся в вестибюль, по-прежнему полный убийц, ожидающих приказ своего лидера.
Дениэл отходит в сторону, будто знает секрет, которого не знаю я.
Здесь Василий ставит меня на пол и поворачивается, одной рукой сжимая мне плечо, как если бы я пыталась убежать, а затем обращается к своим людям.
– Это Наоми Хейз, – говорит он. – Она моя королева. Она будет править рядом со мной. Она мозг к моим мускулам. Если я волк, то она моя хранительница. Если я пистолет, то она рука, удерживающая спусковой крючок. У кого-нибудь есть вопросы?
В комнате становится абсолютно тихо.
– Хорошо, – говорит Василий, наклоняется и целует меня изо всех сил.
