В тот вечер, когда Костя вернулся, Агата долго плакала, пыталась объясниться, но получалось так себе. В итоге уснула. Проснулась ночью в их спальне. Выглядела так, будто не совсем уверена, что это не снится. Наверное, до последнего готовилась, что ей предложат собрать шмотки и вернуться за замки.
Конечно, Костя не планировал этого делать. Но даже такое её допущение, пусть и понятно было, что оно — не от хорошей жизни, а из-за того, что загнала себя в лютый глухой угол, злило и будто бы унижало.
Потому что они же договорились. Они же семья. Он же пообещал. А она… Вот так…
Агата пыталась извиниться за ложь, Косте до её лжи было похуй. Он бы тоже врал, наверное. Хотя нет. Он не врал бы, потому что не видел в случившемся ничего постыдного для Агаты. Но почему соврала она, понимал прекрасно.
Как ещё заставить девочку молчать? Конечно, легче всего убедить, что вся вина на ней. Что поступок её постыдный, что она тоже в этой чудовищной связке. Что её прощают в обмен на тишину. Вот Агата и варилась… Какой бы умненькой ни была, а всё равно варилась, потому что чистый и светлый ребенок не может пережить ту поломку, которую ей организовали, без посторонней помощи. Её этой помощи лишили.
Она не разобралась. Ей не подсказали.
Она решила, что легче убеждать себя, что прячется из-за шрама и страха, хотя на самом деле, её просто изранили до невозможности за то, что посмела бороться за жизнь.
Над тем, чтобы изуродовать её представления о произошедшем, работали профессионалы. И теперь профессионалам же предстояло размотать этот колтун, вернув его любимой человечке веру в себя.
В её голове в тот день случилась катастрофа. В его, наверное, тоже, но другая. Он давно всё чувствовал, просто наивно надеялся, что пронесет. А оказалось, они идут по худшему из возможных сценариев.
Но жизнь Костю хорошими никогда не баловала. Значит, всё в приделах жопной нормы. Значит, распетляют.
Но если отбросить несвойственный Косте оптимизм, то, что он узнал — это самая настоящая трагедия. Огромная человеческая трагедия, которую девочка-Агата просто не должна была пережить. По плану взрослых и циничных. По плану тех, кто привык идти по головам. Кто утратил человека в себе. Для кого люди — функции. Ресурс. Статистика. Рейтинг. Такие же сверхсущества, каким мнил себя Костя ещё недавно.
Высшая ценность которых — деньги. Но и их в определенный момент становится мало. Тогда ставки повышаются. Дальше — просто власть ради власти. Страх потерять её. Отождествление себя со всеобщим благополучием. Наделение себя же правом определять, какая жертва стоит того, чтобы эта власть удержалась в твоих руках. На какую жертву ты готов пойти, чтобы это «благополучие» сохранить. Непонимание, что жертва эта — не твоя. Твоя здесь только жадность. Ещё твой здесь страх.
Это сумасшествие, на самом деле. Наверное, самая страшная по масштабам своей разрушительности болезнь. И болящих ею — много. А страдают — дети. И у них с Агатой скоро будет свой. Макс. За которого Косте уже страшно. Просто страшно. У которого может не оказаться благодетеля. У многих же не оказывается.
Которого раздавить могут, а он, Костя, не защитит. И неважно, сколько лет будет Максу. Неважно, это будет захват банка или что-то другое.
Он может рискнуть защитить «не ту» девушку в тёмной подворотне.
Или заступится за «не ту» в клубе, где тусуются зятья Павловских.
А может просто влюбится в «не ту», чей отец будет против настолько, что подсадит на иглу, а то и прикажет разобраться.
Или дело вообще будет не в девушке. Вляпаться в нашем мире — проще простого. Не потому что он будет такой. А потому, что такое его будет окружать.
И декорации тут не важны. Важно, что при желании любое действие любого человека вывернут. Сломают. Обесценят. Пройдут по костям и заберутся на вершину или останутся на ней.
И этому должен прийти конец. Любой ценой. А когда он придет — виновные должны быть наказаны, потому что пока — это просто невозможно.
Костя ничего не обещал Агате, ей это было не нужно, но себе кое в чем поклялся: Вышинский не будет свободно ходить по земле, на которую ступят рожденные Агатой дети.
Он лишился этого права давно, просто раньше некому было обеспечить, чтобы справедливость восторжествовала. А теперь есть. Теперь это можно считать целью жизни. Теперь победа выглядит иначе. Теперь речь уж точно не об амбициях. Но и не о кровной мести.
Потому что когда Костя призывает к ответственности других, он чувствует в себе силу взять огромную на себя.
И он наконец-то понимает, зачем родился на таком дне, зачем поднялся и почему встретился с ней.
Чтобы на своей шкуре познать всё то, чего быть не должно. Чтобы своим мозгом дойти до того, как быть обязано.
Всю жизнь Костя думал, что просто карабкается на вершину, потому что иначе скатится вниз. Его подгонял страх. И только теперь понимал: нет смысла бояться падать, но и взобравшись ты не познаешь высшую степень самоудовлетворения.
Ведь только там начинается самое сложное.
Сохранить в себе человека. Победить в себе алчность. Найти в себе силы. Не забыть, зачем ты тут. Не ждать благодарности. Не падать под ударами. Не терять ориентиры. Не подпускать к себе не тех. Принимать каждое из решений, зная, что ответственен ты один. Стоять, пока можешь стоять.
И уйти, когда нужно уйти.
Глава 27
— Костя Викторович, ты меня прости за опоздание. Я там занят был… Ямки контролировал…
Гаврила постучался для виду в уже приоткрытую дверь, в которую успел предварительно просунуть нос и улыбающуюся моську. Довольную, что пздц. Настолько, что не сдержался — пошутил.
А услышав в ответ тихое: «заебал уже», произнесенное так же без злости, заулыбался сильнее, проходя в Гордеевский кабинет без очевидно выраженного разрешения.
— Вы когда-то успокоитесь? — обращенный к себе вопрос Гаврила «поймал» уже спиной, когда шел к диванчику.
Оглянулся, посмотрел с сомнением, бровь приподнимая. Скользнул взглядом по Косте. У которого времена вроде как не самые мирные, а выглядит… Ну хорошо. Ещё и спокойно, что совсем удивительно с учетом кучи нюансов.
— «Вы»?
Гаврила уточнил, Костя кивнул, усмехаясь, опуская голову…
— Агата задрала этими ямками уже. Вы сговорились?
Гордеев сказал без раздражения, с улыбкой и щепоткой нежности. Как всегда, если о жене. Гаврила тоже улыбнулся по-новому. Тоже как всегда, если о сестренке.
Даже в этом родственной душе. Даже шутят одинаково.
Подъебывают Победителя в унисон.
Гаврила, наверное, на всю жизнь запомнит, как однажды (уже после того, как Костя ему рассказал о том, что на самом деле происходило тогда в банковском отделении) Агата позвала его прогуляться на речку. Долго шли молча, Гаврила пытался заговорить о чем-то бессмысленно легкомысленном, а она как отмахивалась. В итоге же сама «призналась». Ей казалось, что это может быть важным для него. Что это может изменить отношение. Гаврила же только усмехнулся, качая головой, а потом обнял со словами: «ну ты дурочка, однако. Нашла, кого и чем пугать… Я напомню, ты замужем за рэкетиром, а в друзьях у тебя — бывший нарик. О чём ты, сестрёнка? При всем уважении, ты до нас не дотягиваешь…».
Это была шутка с долей шутки. Но Агате явно полегчало.
— Нам начальник ямки контролировать сказал. Мы, как самые ответственные, контролируем. И докладируем…
Возвращаясь из размышлений в кабинет, Гаврила решил упасть на дурака, пожал плечами, опустился на диванчик, вытянул ноги, откинулся на спинку, блаженно выдыхая.
Пропустил, что Костя взял со стола и запустил в него ручкой.
Поймал плечом. Потер сначала, потом посмотрел укоризненно. Но тоже, блин, особо не позлишься. Тоже, блин, настроение хорошее. Даже странно. И страшно. Жизнь научила, что к хорошему опасно привыкать.
— Что вы там?
Костин вопрос прозвучал неожиданно. Гаврила сначала с прищуром смотрел, потом хмыкнул. Сложно было привыкнуть к тому, что Гордеев может интересоваться чужими делами. Твоими. Просто так.
