том, что до гостиницы — близко. И там он тоже найдет, как помочь её коже покрыться липким потом, дыханию сбиться, а ногам задрожать от усталости.
Но не успевает предложить. Потому что Санта просит «дай руку»… И он, как идеально выдрессированные щенок, протягивает лапу.
Которую царапает ткань узнаваемой текстуры. Санта не дает посмотреть, сжимает его кулак своим, краснея сильнее.
И только потом…
Шаг назад… Движения бедрами…
По мужскому телу расползается осознание. Медленно.
Кулак сжимается сильнее.
Взгляд становится серьезней…
Это плохие игры. Опасные. За такие по заднице положено. Он такие не любит. Ревность его не заводит. Он из тех, кто прется по верности.
Но сейчас зачем-то позволяет с собой вот так поиграть. Наверное, потому что своему малышу он позволяет практически всё.
Разжимает пальцы, когда Санта уже где-то внизу…
И без этого понимал, но не сдерживает улыбку — конечно, это те же, что она утром надевала. Запасные в сумку не сложила.
А он даже не знает, что его больше разозлило бы. Потому что… Ну коза ведь. Осмелевший чрезмерно ретивый жеребенок. Его будущая жена вообще-то…
Которая уже танцует, когда Данила, сделав пару глотков, чтобы не так сушило, подходит к ограждению.
Глаза закрыты. Отрывается в толпе.
Без трусов и совести.
Первые — уже жгут мужской карман, соседствуя с не двузначной теснотой в области ширинки.
Вторая… Её в Санту в принципе не встроили. Во всяком случае, по отношению к нему. Во всяком случае, сейчас кажется именно так.
Глаза прожигают дыры в извивающемся силуэте. Пальцы тоже жжет — от предчувствия прикосновений к её телу.
Данила думает только о том, как платье сдернет и со всей дури по заднице. Чтобы с её губ — вскрик, переходящий в стон.
Она слишком красивая, чтобы к ней не подошли.
И когда это происходит впервые — Данила каменеет.
Потому что посреди танцопола без трусов. Потому что дурочка пьяная и счастливая…
К ней пробирается какой-то парень.
Со спины. Пристраивается, подстраивается, танцует…
А Санта не замечает.
Малыш в своем личном моменте. Ловит ритм, бросает взгляды вверх. Вверх же тянет руки — к нему. Вспыхивает восторгом, когда видит в ответном именно то, на что надеялась…
Когда резко натыкается на преграду в виде того парня — оборачивается, начинает извиняться.
У Данилы вслед за пальцами — чешутся уже ладони. Потому что извиняться тут не надо. Нахер слать, и лучше, чтобы это сделал он.
Но Санта улыбается. Быстро понимает, что случайность не случайна. Парень всё норовит за талию взять, а она уворачивается… Давит на грудь. Взмахивает ручкой…
Перебирает пальцами в воздухе, чтобы его внимание привлечь. Второй указывает на случай, если подкативший — ну совсем тупой.
На колечко. Не просто так настолько заметное. Даниле было важно, чтобы видели.
Санта кивает с улыбкой наверх. Туда, где наливаются кровью глаза застолбившего.
Туда, где она не только стринги оставила.
И это в её исполнении — пиздец красивый жест.
Настолько, что даже злиться Даниле уже не хочется.
А смотреть — очень. Парниша отступает, но Санте, в принципе, дела больше нет. Она поворачивается к Даниле. Смотрит на него. Улыбается…
Она тоже больше в верность, чем в ревность. Умница.
Танцпол горит вспышками, а его не сбить.
У него свой личный прожектор. Источник света. Его генератор.
Который манит-манит-манит.
Который приглашает-приглашает-приглашает…
К которому снова подбираются сзади, а она снова же мотает головой и взмахивает кистью…
Ей нравится быть невестой.
А ему внезапно нравится её игра.
Глава 24
В их номере — темно и тихо. Слышно, как Санта глубоко дышит. И ей самой кажется, что немного, как гулко бьется сердце. Тух-тух. Тух-тух. Тух-тух.
За спиной с щелчком закрывается дверь, она опускает голову, прикусывая уголки губ, чтобы не улыбаться.
Вскрикивает, когда мужские пальцы сжимают её плечи и разворачивают.
Вскидывает лицо навстречу лицу Данилы. Послушно приоткрывает губы.
Он сходу толкается между зубов языком, едет вниз по рукам, потом — по платью. Ныряет под него. Сжимает голые ягодицы. Сильно сжимает. Больно сжимает.
А саму Санту — в себя.
Просто целует, а у Санты стойкое впечатление, что её уже трахают. Да ей и самой этого хочется до готовности просить.
Наверное, даже сильнее, чем когда-то в их первый раз. Там ещё страх был. Здесь — абсолютно никакого.
Только бы почувствовать его в себе. Только бы попасть в реальность, где у них обоюдно снесло крышу.
Санта охает, переживая очередной поворот. На сей раз Данила отрывается, снова за плечи, снова вокруг оси, но оставляет спиной к себе…
Санта хватается за зеркальную дверь шкафа-купе, который занимает половину коридора в их номере. Едет по скользкой поверхности пальцами, оставляя следы…
Немного боится упасть.
Но больше думает о том, что сзади ей нравится. И если так — то отлично.
Зубы Данилы врезаются в её кожу на шее сзади, руки ныряют под платье, и скатывают его вверх.
Она под ним правда голая, и в голове мелькает: «Господи… Реально глупость же… Стыд какой…».
И Санта даже готовится к тому, что Данила сейчас ей об этом скажет.
Но нет.
Его пальцы скользя от пупка вниз, накрывают лобок, медлят секунду, ныряют туда, где очень давно и очень сильно пульсирует.
Не ласкают, а сходу в неё. И там — чуть разводятся, расширяя…
Это остро и пошло.
Женская ладонь сильнее вдавливается в зеркало и едет дальше — со скрипом. А сама Санта шипит, подаваясь навстречу…
— Люблю тебя…
Зачем-то в любви признается, хотя сейчас скорее хочет сказать о том,
