на лице изумление и недовольство.
Ну да, не ожидал, что я появлюсь так не вовремя и все увижу.
Наши взгляды встречаются.
– Катя? Ты…
Опускаю глаза, смаргивая слезы. Молча двигаюсь к выходу, который как назло находится рядом с ними. А слезы текут по щекам.
– Вова, – слабо говорит Эля. – Помоги мне.
Он все еще держит ее в объятьях. Помочь ей. Будто мало ее языка в его рту!
Меня не остановить. Я вылетаю из дома, дверь с грохотом закрывается. Во мне спиралью скручивается боль от обиды и отчаяния. Я же ему доверилась как никому. Как он мог так меня обмануть? Предать!
Да, хочется верить, что мне все привиделось. Я бы с радостью уцепилась за эту соломинку, чтобы оправдать его. Но от правды не скрыться. Она его целовала. Я своими глазами это видела!
А он не оттолкнул ее.
Прохладный воздух немного отрезвляет, но нисколько не останавливает меня. Эмоции просто захлестывают, бурлят как цунами, которое вот-вот обрушится. И не могу себя успокоить никак. Меня несет.
– Катя, – Вова настигает меня.
Берет за руку, но я вырываюсь.
– Не трогай меня, – всхлипываю.
Вова вновь подается ко мне.
– Это не то, что ты подумала, – начинает он.
А я не могу остановиться. Меня захлестывают такие чувства и эмоции, которые лавиной могут снести все здравомыслие. Я стараюсь дышать, но не могу.
Чего я ожидала? Между нами такая пропасть. Для него нормально менять подобных мне как перчатки. Кто я для него? Никто! Со мной можно поиграться и выкинуть.
Горечь разливается по телу, травит кровь. Я не могу смотреть на Вову и в то же время желаю, чтобы он меня просто обнял. Утешил и все объяснил.
Только он не спешит.
– Да, конечно. Все не то, что я думаю, – говорю отрывисто и зло. – Только этим и занимаюсь.
Оттолкнув его, разворачиваюсь и иду к машинам. Знаю, что Стас еще где-то здесь. Пусть отвезет меня домой. Не хочу видеть никого.
И вновь боль простреливает низ живота. Я со стоном хватаюсь за него.
Крепкие руки подхватывают меня.
– Катя, я вызову “скорую”, – говорит Вова надо мной. – Давай в дом.
– Нет, – я слабо вырываюсь. – Я не хочу в этот дом!
Ну, чего же ты малыш? Успокойся. Все же будет хорошо.
Вова что-то набирает на телефоне.
– Что уже случилось? – слышится раздраженный голос Виктора.
– Кате плохо.
– Что? А ребенок? – тут же раздается вопрос. – Я же говорил: нельзя ее забирать! Вот выносила бы ребенка, и все – пользуй как хочешь.
– Заткнись.
– Что “заткнись”? Не мог себе свободную бабу найти? Обязательно надо было ее? Она наш инкубатор! Емкость для нашего ребенка, – продолжает с желчью в голосе Виктор.
Я понимаю, что он прав. Прав, но от этого только больнее. Боль потихоньку отступает. Видимо, успокаивается дите.
Вот только сердце все никак не успокоится.
Меня обнимают за талию.
– Идем, – говорит Вова. – Не обращай внимания на этого урода.
Я чувствую облегчение. Вова на моей стороне. Но это не значит, что я простила ему то, что видела.
Он подводит меня к машине, возле которой стоит Стас и тихо разговаривает по телефону. Завидев нас, водитель быстро заканчивает свой разговор.
– В мой дом, – бросает Вова.
– В мою квартиру, – одновременно с ним говорю я.
– Тебе нужен врач, – он хмурится.
– Все в порядке, – смотрю исподлобья. – Не нужен мне врач. Мне нужно спокойствие.
Мы буравим друг друга взглядами.
В конце концов, я первая делаю шаг к машине.
– Тогда, я еду с тобой! – он тоже делает шаг.
– Все, хватит, – тут же выставляю руку вперед, преграждая ему дорогу. – Не хочу тебя ни видеть, ни слышать. Иди к Эле.
– Да при чем тут Эля? – чуть ли не рявкает он.
Я рывком открываю дверь.
– Сегодня Эля, завтра Галя, потом вообще какая-нибудь Дженна! – шиплю, не желая смотреть в его сторону. – И ты про всех, кто окажется в твоих объятиях, будешь говорить, что это не то, что я думаю. Все. Между нами все кончено.
Вова закатывает глаза, а я ныряю в салон, не дожидаясь ответа, и хлопаю дверью.
Меня трясет. Вот-вот заплачу. Но надо держатся. Хотя бы до дома.
Стас не спешит в машину.
Я же вдыхаю и выдыхаю, успокаивая себя. Наконец, водитель садится за руль.
– Владимир сказал отвезти тебя туда, куда скажешь, – говорит он.
– Ко мне на квартиру, – повторяю сквозь зубы.
Стас кивает и заводит машину. Я не пожалею о своем решении. Так правильно и нужно. Лучше порвать сейчас, пока мы не срослись слишком сильно, пока еще можно рвать.
Стас провожает меня до дверей подъезда, неловко топчется, предлагая довести до квартиры. Но я качаю головой: не надо. Пусть едет к сыну, он и так потратил на меня свой выходной.
Лифт занят. Походкой старой бабки поднимаюсь по лестнице. Шаркаю по ступенькам, потому что ноги внезапно налились свинцом.
Мимо проходит соседка с пакетом мусора, здоровается. Мне каким-то чудом удается растянуть губы в улыбку и пожелать ей доброго вечера.
Но все это словно не я. Словно кто-то другой переставляет мои ноги, улыбается и отвечает вместо меня.
А я, маленькая, забитая, отчаявшаяся, сжалась в комочек где-то в уголке собственного тела и из последних сил душу слезы.
Так плохо мне не было еще никогда.
– Ой, Катенька, – приставучая соседка никак не отвяжется, смотрит на меня сердобольно, – на тебе лица нет. Что-то случилось?
– Как это нет? – кривлю губы в улыбке. – Вот оно, все на месте, не переживайте.
– А Ильюшка там как? А Настенька?
Приходится отделаться общими фразами и не слишком вежливо прервать разговор.
Она качает головой, поджимает губы. Но мне плевать, что она думает. Мне сейчас вообще на все плевать, кроме собственной боли.
Только войдя в квартиру и захлопнув дверь, я позволяю себе заплакать.
Просто перестаю кусать губы и спускаю эмоции с поводка.
Слезы льются рекой. Упав на кровать лицом в подушку, я кричу от боли. Рыдаю взахлеб и не могу остановиться. Меня трясет. Сердце разъедает от предательства и обиды.
А перед глазами так и стоит образ
