сказал, что лучшее в ее состоянии – это сменить обстановку, и дал на раздумье два дня. Мидори только усмехнулась в ответ на это. «Все повторяется, да?» – пробормотала она, но все же к предложению отнеслась серьезно.
Жизнь покатилась по-прежнему, но в ней не было ее главной составляющей, оттого все и потеряло краски. Птицы пели не так, не так шумело море, не так летали самолеты и разговаривали люди. Все было не так, но ничего нельзя было изменить.
– Наверное, я поеду в Штаты на год, – вдруг произнесла Мидори за семейным ужином. Сначала ее не услышали, потому что как раз шел спор отца и сына о лучших шинах для их новой Тойоты. Но первой отреагировала мать.
– Зачем? – ахнула она.
– По работе, – коротко ответила Мидори. – А может… и дольше года.
Слова как гром среди ясного неба. Родители уже привыкли, что их дочь теперь молчит практически все время, но именно в этот день она заговорила, как и прежде. Заговорила, чтобы сказать, что уезжает. Они уже смирились с тем, что она выходит замуж за Чонхо, и вдруг она сообщила, что никакой свадьбы не будет. Им бы и почувствовать облегчение, но к своему удивлению ни мать, ни отец его не ощутили. Было лишь одно сожаление о неисполненном. Они уже давно привыкли к Чонхо, недолюбливали лишь по привычке, но вот настал конец их отношениям. Родители не понимали из-за чего, пока Коджи не шепнул им об этом. И вот теперь она уезжает. Быть может очень надолго.
Коджи слушал это внимательно, не проронив ни слова. Он чувствовал, что Мидори совсем не хочет уезжать, но, если останется, будет только хуже. Вот только если…
Коджи вышел из-за стола раньше, чем обычно.
Все это время Чонхо напоминал себе машину, способную только на исполнение указаний тренера. Он не только практически перестал разговаривать, роняя слова лишь при необходимости, но и звонить матери, хотя раньше делал это раз в два-три дня. Так что через неделю ей пришлось позвонить самой, потому что она уже начала беспокоиться за своего сына. Разговор вышел очень коротким, но даже его хватило для того, чтобы выяснить все, что ее интересовало. Она четко поняла, что у него случилась неприятность в его личной жизни.
Это же подумали и товарищи по команде, уже более не приставая с расспросами, но пытаясь подбодрить его своими глупыми шутками. Больше всех старался Сун Юн, но даже ему не удалось хоть на йоту развеселить их правого нападающего. Так что вскоре эти попытки были оставлены за невозможностью выполнить задуманное. Было решено, что это должно пройти только со временем.
Ему несколько раз звонил Мин Хон, но Чонхо всегда просто прослушивал мелодию звонка, не отвечая. Наконец он ответил, потому что звонок был очень надоедливым. Мин Хон поинтересовался его жизнью и тем, когда все-таки будет свадьба. В ответ на то, что никакой свадьбы не будет, Мин Хон воскликнул: «Ты ее бросил?!», на что Чонхо просто прервал связь.
Нет, ему еще долго придется учиться жить снова без нее. А хотел ли он этого? Где-то глубоко в душе он вовсе не желал этого делать. И прошло слишком мало времени, чтобы перестать любить ее. Да он и сомневался, что когда-нибудь прекратит ее любить. Эти пять лет были окрашены во все яркие цвета радуги или фейерверка, который она так любила. Он вовсе не хотел забывать ее. Он совсем не хотел переставать любить ее. Но и быть с ней вместе уже не мог. Или…
Нет, ему сложно было простить ее после всего, что она сказала. То, что он согласился подвезти ее пять лет назад, когда еще работал доставщиком еды, было ошибкой. Лучше бы он так и продолжал существовать. Без нее. Так было бы легче.
Как-то раз он снова зашел в тот бар, где был после того, как родители Мидори встретили его весьма холодно. На этот раз он заказал себе нечто покрепче, хотя названия совсем не запомнил. Сидя у барной стойки, он разом осушил весь бокал и уже заказал второй, как услышал знакомый голос.
– Что, опять запиваешь свое горе?
Сун Юн иногда отличался необычайной надоедливостью, и отвязаться от него было весьма сложно. Чонхо ничего не ответил, осушив второй бокал алкогольного нечто. Сун Юн заказал себе что-то подобное.
– Дай угадаю… – снова начал он. – То, что родители не разрешают, мы уже проходили, а то, что… О! Она тебе изменила?
Чонхо подозрительно посмотрел на него. Интересно, если его поставить основным вратарем, сколько мячей он возьмет? Эта мысль промелькнула у него на задворках сознания и тут же была забыта. Чонхо осушил третий бокал.
– Значит, я прав, – продолжил Сун Юн, пригубив свой напиток.
– Да, прав, – неожиданно сказал Чонхо. – Что теперь скажешь?
– Что ты правильно сделал, что бросил ее. Не стоит она твоих мучений, вот, что я скажу. Сегодня пострадаешь, завтра найдешь еще лучше.
– Не найду, – тихо, но уверенно произнес Чонхо.
– Это ты сейчас так думаешь. А потом…
– Не найду, – повторил Чонхо.
Оставив деньги за выпивку, он пошел в сторону выхода. Сун Юн еще подумав немного, поспешил за ним. Оставив попытки вернуть Чонхо к нормальной жизни путем обещания еще лучшей красавицы, он постарался сделать это с помощью всяческих шуточек, но не помогла и они. Сун Юн хотел затащить его в первый развлекательный центр, но и это не помогло. Чонхо просто дошел до стоянки, где был его мотоцикл, и завел мотор.
– Ты меня хоть домой подбросишь? – применил Сун Юн свое последнее оружие.
Чонхо подумал еще некоторое время, а потом, снизойдя до запасного вратаря, пустил его на второе сидение. Самолюбие вратаря было потешено хотя бы здесь, хотя Чонхо просто хотел подольше не возвращаться домой. Ему вдруг вспомнилось, как он подвозил До Гына, который сейчас был со своим дедушкой за сотни километров. Ему вдруг вспомнились его поездки с Мидори…
Все-таки она оставила слишком большой след в его жизни. Его ничем не закрасишь и совершенно не сотрешь. Он лишь потускнеет, но при одном воспоминании загорится вновь.
Чонхо подвез Сун Юна до дома, но на предложение зайти ответил отказом. После этого он еще некоторое время поездил по улицам. Фонари робко начинали загораться, будто боясь, что только что зашедшее за горизонт солнце снова взойдет. Люди смеялись и весело переговаривались после тяжелого трудового дня. И только Чонхо один раскатывал по улицам города. Он заехал в первый попавшийся ресторан и поужинал. Когда-то ему даже
