– Поздно уже. Не звони. Она спит, наверное, – задумчиво покачала головой Соня. Немного помолчав, проговорила тихо: – Все-таки удивительный человек твоя Майя! Поговорила я с ней, и будто меня пробило.
– Да, она так может… – понимающе усмехнулась Сашка. – Уж я, как никто, это знаю…
– Да. И я теперь знаю. Я теперь много о себе чего знаю, девочки… Это так страшно, оказывается, когда правда о тебе предстает вдруг в чистом, нерафинированном виде! А потом, когда еще и Машка пропала, меня этой правдой… обожгло. Или торкнуло. Как хотите, так это и назовите. Ну, в общем… Простите свою глупую мать, девочки…
– Ой, да ладно, мам, опять начинаешь! – сильно прижала Сонину ладонь к столу Сашка. – Кончай, а? Все, проехали! Мы тебя любим, слышишь? Такую, какая ты есть. И с правдой, и без правды. И пробитую, и обожженную, и даже слегка торкнутую…
Соня опять засмеялась. Сквозь слезы, конечно, но легко и благодарно. Потом прислушалась, подняв кверху палец. Из ее комнаты доносилось негромкое Машкино кряхтенье, похожее на частый сухой кашель.
– Пойду температуру померяю… А вы спать идите, скоро уже светать начнет! Завтра вам рано вставать.
Девочки, как по команде, послушно встали из-за стола, ушли в свою комнату. Соня подошла к лежащей на диване Машке. Та спала, выпростав из-под одеяла худые ножки, тяжело дышала носиком. От прикосновения ко лбу Сониной ладони вздрогнула, проснулась, удивленно уставилась на мать.
– Спи, Машенька… Все хорошо, ты дома, со мной.
– А папа где?
– Я его попросила, чтоб он тебя ко мне привез. Папа тебя любит, и я тебя люблю. Я знаешь как соскучилась!
– А ты на меня сердиться не будешь, что я без спросу ушла?
– Нет, что ты, не буду.
– А где Миша с Сашей?
– Дома, Машенька, дома. А ты поспи со мной рядом, ладно? А утром мы проснемся и позовем в гости тетю Надю с Лизкой. И вместе с тобой пирог испечем. Такой же вкусный, как у тети Нади… У нас ведь тоже получится, правда?
Она долго еще приговаривала ей в ухо что-то ласковое, гладила по спинке, по рыжим волосам, прятала холодные ножки под одеяло, пока не почувствовала, как уходит из Машки напряжение испуга, как она беззаботно проваливается в свой детский сон. Потом прилегла тихонько рядом, боясь потревожить то ли спящую дочь, то ли свое новое хрупкое состояние, которое еще до конца не поняла, не осознала, но которое теплым покоем переполняло ее душу.
Странный ей снился сон. Она видела себя в освещенной ярким искусственным светом галерее, похожей на длинный узкий коридор. В коридоре нет ни одной двери, только в конце его виден теплый живой свет. Там, кажется, и есть дверь. Открытая. Единственная. Спасительная.
Будто кто-то толкает ее в спину – надо быстрее дойти до двери, надо выйти из этого страшного коридора. Но чем быстрее она идет, тем дальше и дальше отодвигается спасительная дверь. Мертвенный люминесцентный свет становится ужасающе ярким, режет глаза…
Вдруг она замечает, что стены коридора совсем не голые, как ей показалось вначале. На них висят портреты ее любимых классиков. Большие, объемные, в красивых золоченых рамах. Надо бы остановиться, всмотреться…
Что-то странное, жутковатое есть в этих портретах. Вот Александр Сергеевич чуть развернул в ее сторону свой необычный профиль, обдав холодной высокомерной улыбкой. А вот, глядя на нее в упор, сердито свел широкие седые брови Лев Николаевич. Во взгляде же Федора Михайловича ясно читается болезненное равнодушие, скрывающее тяжелую неприязнь. Даже любимый Антон Павлович неодобрительно блеснул своим пенсне, внимательно проводив ее грустными глазами.
И вот уже настоящая паника охватывает ее сонную душу. Надо бежать, бежать скорее по длинному коридору, стараясь не вглядываться в эти живые портретные лица. Они недовольно смотрят вслед, прожигают неприязнью спину. Сердятся. Выталкивают. Изгоняют. Но до выхода еще так далеко, и сколько ни беги, а он все не приближается…
Проснулась она от звонка. Испуганно оторвала голову от подушки, торопливо придавила пальцем кнопку будильника, стрелки которого показывали половину седьмого утра. Потом сообразила, что звонит телефон. В комнате было совсем светло, за окном весело и привычно щебетали птицы. Прежде чем схватиться за телефонную трубку, она лихорадочно потрясла головой – приснится же такое, честное слово! Хуже самого худшего кошмара. Лучше уж пусть бредовые литературные тексты во сне сочиняются, чем этот кошмар через себя пропускать.
Звонила Майя. Услышав ее голос, Соня улыбнулась, еще раз встряхнула головой, прогоняя остатки кошмара.
– Ну что, Сонь? Как там у вас?
– Да нашлась, нашлась наша пропажа! Игорь ее привез ночью. Все в порядке. Сашка хотела тебе позвонить, да я не разрешила. Поздно уже было. Я, знаешь… Я вот что хотела тебе сказать… Спасибо тебе.
– Да за что?
– Даже не знаю, за что. Вернее, не знаю, как это правильно сформулировать. За то, что во мне все перевернулось в одночасье… В общем, мне стыдно за себя, я действительно не умела любить своих детей, ты права. Теперь все, все будет по-другому!
– Ну что же, рада слышать… Только ты не очень-то в эйфорию впадай, ладно? Так не бывает: вчера не любила, а сегодня полюбила. Это очень длинный путь, Соня. Надо себя ой как переделать, все в себе перелопатить… Может всей оставшейся жизни не хватить, а ты еще и полшага не сделала!
– Да, я понимаю. Вот с сегодняшнего дня и начну, сделаю эти полшага. Я способная, я сумею! Ты мне только помоги немножко, самую малость.
– Нет. Помогать не буду. Ты им мать, а не я. Дружить – буду, а помогать – нет. Хотя… Один простой совет я могу дать. Хочешь?
– Конечно!
– Ты заглядывай им в глаза почаще, ладно? Там все написано. Если они тебе до конца поверят, все в них прочтешь. И хорошее, и плохое. И кстати, насчет плохого. Приготовься, что тебя на этом пути еще множество всяческих неприятностей ждет…
Соня слушала, часто кивая и вытирая бегущие по щекам слезы. Да, конечно же. Такое простое материнское занятие – глянуть ребенку в глаза. Даже звучит обыденностью. Почему же ей, чтобы научиться этой мудрой и счастливой обыденности, пришлось пройти через боль потери и ужас перенесенного потрясения? Если так, то будь благословенна эта боль. И потрясение. И потеря. И несколько последних окаянных дней – тоже.
– Эй, ты что там, плачешь, что ли? – В голосе Майи слышалось недоумение. – А сейчас-то почему?
– Не знаю… Представляешь, мне сегодня такой странный сон приснился, будто от меня классики отвернулись… Будто изгнали меня от себя. Смешно, правда?
– О господи… Да и хорошо сделали, что отвернулись! Считай, что они таким способом тебя в земную жизнь прогоняют. В жизнь, к детям! Не нужна им, значит, твоя любовь. А детям – нужна. Хороший сон! Как говорят, в руку.
