Глеб выключил воду, головой снова потряс по-собачьи и из душевой кабины вышел. Дотянулся до полотенца и первым делом лицо вытер, потом обернул полотенце вокруг бёдер.
— Ты чего здесь сидишь?
— На тебя смотрю и думаю.
Он улыбнулся.
— Интересно… А я тоже кое-что придумал.
— Что?
— Поедем на море? Ты же хотела.
— Я полгода назад хотела.
— А сейчас не хочешь, что ли?
— Не знаю… Я приехала недавно, да и выставка.
— Я не предлагаю завтра, у меня тоже дел по горло. — Он сдёрнул с крючка ещё одно полотенце и принялся им вытираться, бросил его в корзину для грязного белья. — Через месяц… Ты придумай, куда ты хочешь поехать.
Глеб подошёл и присел передо мной на корточки. В глаза заглянул, потом погладил по щеке.
— О чём думаешь?
— Когда ты уедешь? — спросила я, холодея.
Он задумался, потом сказал:
— Через неделю, может, через две. Пока не знаю точно.
Я молчала, и он меня затеребил.
— Жень, я вернусь. Уеду на несколько дней… — Я кивнула, пряча от него глаза. — Или со мной поедешь. Тебе же нужно с Витькой встретиться, галерею посмотреть.
— Это ты всё устроил, да? С выставкой.
— Нет. — Он поднялся и руку мне протянул. — Я только назвал ему имя одной очень талантливой молодой художницы… А всё остальное — это он.
Я стукнула его по голому плечу.
— Я так и знала.
— Просто я знаю, чем он может заинтересоваться.
— Всё равно получается, что я твоя протеже!
— Как ты сказала? Протеже? Надо же…
Он смеялся, и я тоже улыбнулась, успокоилась немного, когда удалось отвлечься от беспокойных мыслей.
— Расскажи мне о Европе, — попросил Глеб, устраиваясь рядом со мной на постели. — Тебе понравилась поездка?
— Я думала о тебе, — призналась я.
Глеб посмотрел на меня и вдруг спросил:
— Правда, не простишь?
Я провела пальцем по его плечу, по татуировке.
— Я не забуду.
— А вот это правильно. Забывать вообще ничего нельзя. — Он поцеловал меня и лукаво улыбнулся. — Принцесса на горошине.
Я вонзила ногти в его спину, и Мартынов смешно заохал.
— Больно, Жень, больно…
— Не называй меня так, я тебе не для этого рассказала.
— А мне нравится. Я, может, мечтал о принцессе. О самой настоящей.
Некоторое время спустя я села на постели, от Глеба отодвинулась и натянула на себя одеяло.
— Что ты не поделил с Русланом? — спросила я, не стерпев.
— Любопытная ты особа, Женька.
— Ты же сам сказал — забывать ничего нельзя.
Мартынов усмехнулся.
— Ты права.
— Он ведь опасный человек?
— Руслан? Да так… На побегушках.
Я обернулась через плечо и на Глеба посмотрела с беспокойством.
— То есть, над ним ещё кто-то есть?
— Жень, эта история давно закончилась. Иных уж нет, а те далече…
— Но ты нашёл, что искал?
— Нашёл.
— Деньги?
— Это тебе Галка проболталась?
— Нет. Я сама догадалась.
— Зря. А дяде рассказывала?
— Нет, — повторила я, чувствуя, как дурное предчувствие стремительно разрастается.
— Понятно, — протянул Глеб.
— Что именно тебе понятно? — насторожилась я.
— Если бы рассказала, он бы так спокоен не был. Наверное.
— Глеб, у тебя опять проблемы?
— Да нет у меня никаких проблем, успокойся. — Он погладил меня по спине. — Но может и слухов хватить за глаза.
— Два года назад завод ты собирался покупать?
— Это тоже Сонька постаралась?
— Нет, я сама справилась. Сложила два и два…
— Сколько вышло?
— Вот ты мне и скажи. Хватит дурацкими отговорками меня кормить, расскажи, как есть.
Он вздохнул.
— Про завод?
— Про всё. Расскажи про жену.
— А что про неё говорить? Познакомились, поженились. Я тогда только из армии пришёл, маме моей она очень нравилась.
— Мама умерла? — осторожно поинтересовалась я.
— Да, давно уже. Жили у Галкиных родителей, то ещё времечко было. Родители её меня не выносили.
Он замолчал, и я подозрительно на него покосилась.
— Почему?
Мартынов усмехнулся.
— Меня чуть не посадили тогда. Не повезло просто, попался.
Я кивнула.
— Конечно, не повезло, — повторила я за ним.
Глеб ущипнул меня за бок, за что получил по руке.
— Нужно было крутиться. Молодые, жить хотелось, а денег нет. И профессии нет. Витька тогда ещё ходил, вот мы с ним и пытались заработать, хоть где-нибудь, хоть как-нибудь.
— А что с ним случилось? Авария?
— Нет, болезнь какая-то заумная. Он ещё в школе заболел, и со временем ему всё хуже становилось. А пять лет назад в инвалидное кресло сел. Клиник объехал, и наших, и европейских, огромное количество, но результата пока нет. Да мне кажется, смирился он уже. По дому ещё ходит, и то хорошо. Зато голова у него, как компьютер. Как он сам говорит, если в одном месте прибыло, то в одном обязательно убудет.
— А ты её любил? — перебила я его. На Глеба посмотрела и заметила, как он морщится.
— Жень… Мы молодые были.
— Я тебя не об этом спрашиваю.
— Наверное, любил. Мы много лет прожили. И ссорились, и мирились. Радовались, когда деньги начали появляться, Галка меня поддерживала, когда всё крахом шло. Если честно, о любви мне было думать некогда. Была жена, была семья, как мне тесть вдалбливал постоянно в голову, хотелось денег и квартиру, чтобы от любимых родственников съехать, наконец. Хотелось другой жизни, и я многое принимал, как данность. Например, то, что она ждёт меня. Я мог уехать на месяц, пропасть на неделю, а она ждала. А мне, если честно, даже в голову не приходило, что по-другому может быть. А когда деньги появились, — реальные деньги, понимаешь? — я никак понять не мог, чем она недовольна. Теперь-то жаловаться не на что, даже дом строить начали, на зависть всей её родне, чтобы им пусто было, кровопийцам. А она всё равно находила, чем меня достать. У меня появились другие дела, бизнес ведь не может появиться и просто быть, им нужно заниматься, каждый день, и мне снова было некогда. А потом мы с Витькой ещё и расширяться решили. — Он замолчал, и мне снова пришлось к нему повернуться.
— О чём ты думаешь?
— Она ведь на меня обижена до сих пор.
Я глаза отвела. Я, если честно, была больше чем уверена, что дело совсем не в обиде. Галя его любит, до сих пор, я это видела по её глазам, когда она о Мартынове говорила. Язвила, злилась, руки машинально сжимались в кулаки, но в глазах было что-то затаённое и болезненное, но не холодное. Оно теплилось внутри, если не горело, и меня это ещё тогда за живое задело. А сейчас, когда Глеб рассказывал о ней, тоже без всякой злости, и вроде бы даже с сожалением, я была на грани паники.
