Ее нога достает до ковра. Ильди по-прежнему храпит. Лора вытягивает из-под кровати чемодан, морщится от скрипа небесно-голубого ледерина по нейлону и ощупью ищет коробку.
Зачем Марина попросила привезти письма? Даже если бы в семье не царила уверенность, что ребенка нужно беречь от всего на свете, затея все равно была глупой. Секретные архивы не хранят за книжными полками в старых многоквартирных домах. Или она хочет найти завещание?
По правде сказать, Лора не очень-то и старалась. Поиски были похожи на эксгумацию: печальный запах крошащейся дешевой бумаги, смазанные почтовые марки, скрывающие, быть может, правду о прошлом – настолько ужасную, что трусиха Лора избегала на них смотреть. Такие семьи всегда хранят на задворках памяти какую-нибудь темную историю: о предательствах в заснеженных горных проходах, о доверчивых малышах, отведенных в лес. Здесь Лора согласна с Фаркашами: от этих знаний она бы уберегла Марину, если б могла. Чужое горе не прививка, пользы оно не принесет, а только все усложнит.
Поэтому вместо писем она привезла фотографии, на которые наткнулась случайно, когда искала в комоде вилку для кукурузы. Нет, неправда. Она искала старые снимки Петера. А вместо них нашла красную жестяную коробку с рекламой любимых Жужиных леденцов, которые один ее воздыхатель из Роттердама за огромные деньги отправил в Лондон. Лора взглянула на этикетку, прислушалась к грохоту иностранных монет внутри и чуть не отложила коробку в сторону. А потом подняла крышку и, среди запаха патоки и осиротевших ключей, нашла это.
Три десятка старых фотокарточек – в основном ее дочь в клетчатых панамках, тесемках и поразительных вязаных кофточках; толстощекое детство, которого Марина всегда будет стыдится. Лора приоткрывает дверь, впуская из коридора свет, осторожно выглядывает – никого – и снова садится на пол у чемодана.
Вот Золтан в воскресном плаще – седой и до смешного солидный; вот он же, с идеальным пробором, выполняет коронный прыжок в темную воду. У Лоры сдавливает горло, но что за глупость, в конце концов? У всех есть семейные снимки – почему их не должно быть у Фаркашей? И все-таки ей неуютно. «Бедный Золтан, – думает она, – я тебя люблю. Люблю. Я даже думаю, что и ты меня любил. Что с тобой стало?»
Другие снимки – крошечные, черно-белые, с обтертыми углами: усатый человек в котелке гуляет с красивой девочкой и женщиной в мехах, как в последние дни Романовых; еще один безупречный нырок; одиннадцать мужчин и женщин в цельных купальниках, от промежности до ключицы, улыбаются, как олимпийские боги. На обороте кто-то написал пером: «‘935»; Рози было тогда – сколько? – двадцать шесть, Золтану – двадцать семь. На снимке их нет. Вот группа смеющихся лыжников в рубашках и галстуках, даже у женщин («Скотарска ‘937 II.28»). Вот еще больше веселья: счастливая девушка курит, стоя по колено в реке, обрамленной серебряными березами. Четыре фигурки танцуют канкан перед замком. Все улыбаются. Всюду сияет солнце.
Лора вглядывается, шарит рукой за спиной и открывает дверь чуть шире. Это ведь Жужи, да, точно, стоит на камне в матросском костюме, и опять с ней две сияющие от счастья девушки; как будто младшие сестры Каройи – но разве Жужи не была самой младшей? Если только… Боже!
Один из снимков сделан в высокой траве, позади которой колышется широкое пшеничное или кукурузное поле и темнеет гора; блондинка и брюнет в купальных костюмах, скромные и серьезные, сидят, обхватив руками колени. Мужчина – Золтан, но женщина – это не Рози, хотя та не упустила бы шанса поплавать. Возможно, она не попала в кадр или стоит позади камеры – вот только эти двое выглядят так… уединенно. Вот Рози в коротком шерстяном жакете и варежках стоит на лыжах. Что за девушка рядом, чуть похожая, но симпатичнее? У обеих широкие блестящие скулы, сверкающие улыбки, чуть волнистые волосы, приплюснутые на манер беретов. Их приобнял мужчина, не Золтан: старше, богаче на вид, с белоснежной улыбкой и зачесанными назад волосами, редеющими к вискам. На нем плотная рубашка, застегнутая на все пуговицы, и брюки с защипами; лыж у него, как и на другом снимке со снежного склона, нет. Знакомая рука вывела на обороте «34» и еще неразборчиво. Кто-то другой дописал: «Английский для иностранцев, Вечерний институт СЛГ[21]».
Лора напрягает память: кажется, у Фаркашей был один частый гость, лучший друг Золтана? Да, почти наверняка. Когда Лора только познакомилась с ними, Рози и Золтан постоянно виделись с каким-то мужчиной и его женой. А потом перестали.
Среда, 15 марта Праздник в честь Дня основателя
10:30 – ватерполо, показательный матч, Грир (вход свободный).
12:00 – музыкальный перерыв: военный оркестр, шатер во Дворе основателя, 3 фунта.
13:30 – «Музыка для соловья»: инструментальное и вокальное посвящение английской деревне на музыку Воана Уильямса и Элгара, а также чуточка барочной классики; миссис Сьюзан Джеймс и хор крипты, крипта Кум-Эбби, 5 фунтов.
15:00–17:00 – закрытый смотр изобразительных искусств: коктейль из живописи, графики и скульптуры, студия Мура, 3 фунта.
19:00 – «Все о джазе»: представление с хитами Фэтса Уоллера, Коула Портера, Херби Хэнкока и других в исполнении «Кум-рок-комбо» и «Кумских музыкантов», солируют Джемма Олкок (6-й класс, Фицджеральд), Бен Блейк-Чарлз (7-й класс, Дейнфорд), Тони Лемон и миссис Дебора Три, зал богословия, 10 фунтов.
Марина всю ночь не спала. Она нервничает и слегка не в себе; овсянка за завтраком не вдохновляет. Родные отправились в буфетную, где проходят дебаты; от одной мысли о семье хочется плакать. Вчера вечером, прощаясь после спектакля, Марина в кои-то веки рискнула навлечь на себя божью кару и сказала, что любит их. Мама, о чем-то задумавшись, не ответила.
Хотя Лора пыталась отговориться головной болью, к девяти часам все уже встали, позавтракали хлопьями, собрались у Гартских ворот («Какая по-года!») и обсуждают, как провести день. В городе мало возможностей для культурного обогащения. Марина сказала, что будет занята – они не увидятся до начала джазового спектакля, – поэтому Лора, вооружившись прихваченным на вокзале буклетом, планирует дневной досуг. Они посетят дом, где, как считается, родился поэт, о котором Лора ни разу не слышала, понаблюдают за резкой по дереву в местной библиотеке, а после отправятся в школьный Арт-корпус, где экспонируются ужасная скульптура и несколько трудов, посвященных отражениям в солнцезащитных очках.
«Очень мило», – отважно говорит Рози, когда они едят сэндвичи с ветчиной (с салатом – плюс десять пенсов) в «Старинном медном чайнике». Лора притворяется, что ей нужно в уборную, а сама спускается к таксофону. Сьюз не обрадуется звонку, но у Лоры есть оправдание: она хочет спросить Петера о таинственном бывшем друге – как его звали, Руди? Шандор? кажется, Тибор, – в котором все уверенней подозревает того мужчину с фотоснимка.
