Мы перебираемся в спальню, оставляя наших четвероногих друзей наедине. Спустя несколько часов безумства мы услышали, как в дверь поскреблись чьи-то собачьи когти.
— Собакам скучно, пора выходить, — улыбаюсь я, глядя на красивое лицо разомлевшего мистера Гаррисона. Он обнимает меня руками и ногами, словно давая понять, что никому не отдаст, и я всецело принадлежу ему. Не смотря на подозрительный хруст своих костей, я была не против такого собственничества.
— Давай хотя бы их впустим? — полупридушенно пищу я.
Генри кивает, не раскрывая глаз, и выпускает меня из железных объятий. Я грациозно встаю с постели, подхожу на цыпочках к двери и толкаю ее. Оборачиваюсь и вижу открытый глаз мистера Гаррисона.
— Подглядываешь за мной? — грожу ему пальцем.
— Не смог удержаться от того, чтобы не посмотреть на твою аппетитную фигуру.
Я смущаюсь и ныряю обратно в постель, зарываясь под одеяло. Сильная рука Генри тут же подминает меня под себя. В комнату, мягко ступая лапами, осторожно заходят собаки. Ника ложится у кровати с моей стороны, а Рой располагается возле хозяина.
Это была одна из самых теплых и уютных моих ночей в Москве.
На следующее утро на правах хозяйки я предложила мистеру Гаррисону несколько прогулок по городу, но он вежливо отказался. А вот на торжественное открытие моего фонда помощи вызвался сопровождать меня по собственной инициативе.
— Там будет пресса, — закусываю губу, — они растрезвонят о нас на всю страну.
— Пусть. Это благородное дело. Хочу быть рядом с тобой в такой ответственный момент, — мой любимый мужчина сжимает мою руку и целует пальцы, — я тобой горжусь, Хелен.
Мне отрадно это слышать. Волнуюсь до безумия, но надежность, которой так веет от Генри, меня успокаивает. Я много думала о том, как назову свой благотворительный фонд, и остановилась на «Спаси меня», в английском варианте — «Save me». По-моему, неплохо, особенно, если фонд будет международным.
Генри выглядит безупречно. Смокинг, белая рубашка, галстук, дорогие часы и жемчужная улыбка. От «канадской» бороды он избавился, и теперь я могла любоваться на его точеный гладкий подбородок, с ямочкой посередине. Чтобы соответствовать такому красавцу, разоряюсь на дорогое сногсшибательное платье красного цвета. Вот, теперь ему не стыдно будет показаться со мной на людях. Завершаю образ крупными локонами, красной помадой и надеваю кое-что из золотых украшений. А вообще, к чему эта помпезность? Мы же идем не на ковровую дорожку Голливуда, а всего лишь открываем фонд помощи инвалидам.
Я арендовала помещение и наняла штат сотрудников, состоящий всего из двух человек — бухгалтера и делопроизводителя. Думала, что сама буду управляющей, но в связи с последними событиями, все в корне меняется. Придется брать еще одного ответственного человека.
В сопровождении Генри Гаррисона вхожу туда, где меня ждет небольшая группа людей. Они как по команде раскрыли рты, когда увидели, кто к ним пожаловал. И я их не винила, так как прекрасно понимала, что чувствуют сейчас эти люди.
Генри шикарно и доброжелательно всем улыбался. Репортеры первые пришли в себя и защелкали затворами своих фотоаппаратов — скучное мероприятие неожиданно приобрело для них возможность добыть ценный материал для своей редакции.
Я выступила с заранее заготовленной речью, и с официальной частью было покончено. Далее следовал фуршет, и все происходящее на нем вызывало у меня снисходительную улыбку. Дамы, то есть мой бухгалтер и секретарша, не отходили от моего мистера Гаррисона, зазывно ему улыбались, просили автографы и напропалую хвалили его актерское мастерство. О том, с какой целью мы здесь собрались, было напрочь забыто. Журналисты тоже атаковали Генри со всех сторон, и мне пришлось буквально вырывать его из их цепких лап.
— Уходим, мистер Гаррисон.
— Наконец-то, — выдыхает он.
В арендованном по такому случаю лимузине катаемся по ночной Москве и пьем шампанское. Если бы не Генри, я конечно бы, обошлась без проката авто, но мне захотелось немножко перед ним пофорсить. Мы опустили ширму, которая скрыла нас от водителя, и принялись целоваться. Преизбыток эмоций довел нас до того, что мы занялись любовью прямо в машине — полураздетыми и трясущимися, как в лихорадке.
Пришли в себя только тогда, когда лимузин остановился, и водитель тактично связался с нами по внутренней связи. Поправляю дорогущее помятое платье, испорченную прическу и выбираюсь наружу. У Генри криво сидит галстук и от рубашки отлетела одна пуговица. Выглядели мы очень колоритно — эдакие два любовничка, застигнутые врасплох. Но я счастлива, счастлива с ним по-настоящему!
С разрешения Генри публикую наш совместный снимок с церемонии открытия в свой Инстаграм, а наутро просыпаюсь знаменитой. Второй раз в жизни. Но в этот раз у меня совсем другие эмоции. Теперь это не фото, сделанные исподтишка и слитые в сеть, а совместное посещение мероприятия. По звездным меркам это говорило о том, что у нас все серьезно. Да, Генри теперь мой мужчина! Как же жить с этим счастьем-то? Его так много, оно льется через край, и я вся пропитана счастьем насквозь, как сахарным сиропом.
В мой фонд стали поступать немалые средства, и я уже отдала первые распоряжения бухгалтеру, насчет того, кому в первую очередь оказать помощь. В реабилитации нуждались молодые люди, больные рассеянным склерозом. Им и будут направлены деньги.
Не обошлось и без потрясений. Меценатом моего фонда стала Зоя Ковец, которая перечислила неплохую сумму денег.
— Зачем ей это, как думаешь? — спрашиваю у Генри, отрывая взгляд от ноутбука. Он лежит рядышком без футболки, отвлекая меня от работы своими чудесными формами.
— Думаю, что она осознала всю вину, которую понесла перед тобой и хочет получить от тебя прощение, — пожимает плечами мистер Гаррисон.
— Я не верю ей, Опасность опять что-то задумала.
— Я же тебе рассказывал, что она хорошо о тебе отзывалась.
— Это какая-то очередная игра. Я больше не куплюсь на ее уловки с дружбой.
— Как знать, Хелен, может, она действительно изменилась. Дай ей последний шанс.
— Только потому, что ты просишь.
— Хелен, принеси мне, пожалуйста, воды.
Я сую ноги в домашние тапки и иду на кухню, но на полпути разворачиваюсь и зову Генри:
— Дорогой, иди сюда.
— Что случилось?
— Иди, иди, посмотри, — хихикаю я.
Генри прошлепал босиком по коридору и замер на месте, увидев Роя, который недвусмысленно стоял позади Ники. Медленно ползущая вверх бровь и Генри выдает:
— Кажется, у нас ожидается пополнение в семействе.
— И когда она только успела, ну быть готовой к оплодотворению? Я не заметила у нее признаков.
— Такое очень часто бывает. Как думаешь, им нужна помощь или сами справятся?
— Думаю, что сами. Природа знает свое дело. Идем, Генри. Или тебе все еще хочется водички?
— Нет, уже перехотелось, пойдем обратно в спальню.
Мистер Гаррисон заталкивает меня в комнату и прижимает к стене. На нем только одни джинсы. Босой и без футболки. Желание переполняет меня, собирается в комок где-то внизу живота, а потом течет через край. Хотите — верьте, хотите — нет, но это — любовь! Любовь — это где двое могут выпустить своих истинных «я». Звезда Голливуда остается за дверьми этой спальни, и со мной наедине остается чуткий, добрый и любящий мужчина.
— Я люблю тебя, — едва слышно говорит он.
— Что ты сказал? — у меня пересыхает во рту от такой новости. Генри впервые признался мне в любви! Ох уж эти англичане — сначала предлагают брак, а только потом говорят о любви.
— Я без ума от тебя, мистер Гаррисон. Я люблю тебя, Генрих. Я очень сильно тебя люблю! — чеканю каждое слово, чтобы он тоже прочувствовал этот важный момент.
Серьезный разговор оставила на потом. Когда наше желание было удовлетворено, а питомцы разошлись по разным углам, я приникла к Генри и тихо произнесла.
— Есть еще кое-что, не знаю, поймешь ли ты меня… Как вообще к этому отнесешься.
