гадким голоском подсказывала, что вряд ли. Спросить Вадима об этом вслух Катя не решилась. Отругала себя. В конце концов она совсем не знает Юрку. Аллочка вот говорит, что рядом с ним ничего не страшно. А Вадим, Катя была в этом уверена, никогда не станет вести счёт, кто кому и сколько раз помог в сложной ситуации. Просто поступит так, как считает правильным.
Сейчас Ветров считал единственно верным спешить встать рядом с другом. На это раз в радости.
Уже через четыре часа Вадим снова позвонил Бодровскому. Тот не отозвался. Набрал телефон тёти Вали. Узнал номер роддома.
Они поехали туда прямо с вокзала. С чемоданом. Уже рядом с больницей Катя надоумила Вадима зайти в магазин. — Он же не ел там ничего. И если сейчас малыш родится, надо же чем-то отмечать. Они набрали еды. Купили бутылку водки и бутылку шампанского.
Ветров с восхищением смотрел на Катю, которая деловито выбирала всё, что сейчас может понадобиться. И ведь не задала ему ни одного вопроса. Просто взяла за руку и помчалась с ним выручать его товарища. И сейчас думала не о себе, а о том, как покормить и поддержать Юрку.
98.
Они как раз расплачивались за покупки, когда у Вадима в кармане ожил телефон.
— Ветер! У меня сын! — заорал в трубке Бодровский так, что его было слышно на весь магазин и без громкой связи. — Поздравляем! — хором ответили Катя с Вадимом. Кассир и редкие покупатели зааплодировали. — Бодря, ты где сейчас? Мы с Катей тут рядом с роддомом. В двух шагах. — Алуся, Ветровы приехали! — Ты всё-таки с Аллой? — Да, подождите!
Бодровский включил видеосвязь. С экрана им слабо улыбалась Аллочка. Довольный Юрка в голубой медицинской шапочке и спущенной маске был где-то сбоку. У Аллочки на груди был свёрток. Маленькое личико. Толстые щёчки. Ребёнок закряхтел и сморщился.
— Давай, Михаил Юрьевич, посмотри на крестного! — приговаривал Юрка. — Михаил? — обрадовалась Катя, — Как здорово! Имя такое сильное! — Меня через час отсюда выгонят, ребят. Не уходите далеко. — Аллочка, ты герой, мы тебя поздравляем, — за двоих говорила Катя, — Пусть сыночек растёт большим, здоровым и счастливым! — Он уже 54 сантиметра и 4150! Спасибо, ребята! Не дайте нашему папе сильно расслабиться. У нас ничего не готово оказалось, — снова улыбнулась Алла.
Вадим не проронил ни слова. Только не сводил глаз с крохотного личика на экране. Когда телефон погас он стоял ещё несколько секунд совершенно ошеломленный.
Потом взял Катю за плечи. Притянул к себе. Задышал ей в волосы. — Вадюша, что такое? — Катя обнимала его что есть силы. — Обещай мне, пожалуйста, — хрипло заговорил Ветров, — Что когда придёт время, мы пройдём через это вместе. Я хочу увидеть, как родятся мои дети.
У Вадима было такое лицо, что Катя испугалась, не станет ли ему сейчас плохо. Она гладила его лицо кончиками пальцев. — Я обещаю, мой хороший. Если только ты в море не будешь, как те ребята с фрегата "Алексей Касатонов". Вадим часто закивал, видимо переваривая впечатления.
— Что мы сейчас делаем? — вернула его в действительность Катерина. — Сейчас мы ждём Юрку. И едем отмечать, — спустя несколько секунд очухался Ветров.
Бодровский появился из дверей приёмного отделения, нагруженный пакетами с вещами жены. Его пошатывало, хотя он был совершенно трезв. На лице блуждала улыбка абсолютно счастливого человека. Первой он подхватил и закружил Катерину.
— Катюха, я — папа! Представляешь? — Бодря, поставь мою невесту на место. Ишь, решил, что тебе сегодня всё можно?
Они с Ветровым обнялись, похлопывая друг друга по спине. — Поздравляю, брат, ты теперь отец! А это звучит гордо! Кать, где там у нас? Не оштрафуют тут? — Ветер, ночь уже. Кто увидит? Спасибо, ребят. Правда, я не думал, что вы примчитесь. Да ещё так быстро. Телепортировались что ли? — Не, мы как люди — чучух-чучух. На поезде. Ты то как к жене прорвался? — Я ж, понимаешь, только три дня как диспансеризацию прошёл. Флюорография, кровь и прочее. Полный наш набор. Ты ж знаешь. Вот. А тут говорят так ехидно, мол, вот если бы у Вас, папаша, были свежие анализы, мы б Вас пустили. И смотрят, лыбятся. А я Алуську когда вёз, даже портфель не успел дома оставить. И такой им: "Трах, тибидох, ахалай, махалай! Держите анализы! Выбирайте, какие вам нравятся!".
Бодровский хлебнул всего глоток шампанского. Но его явно уже вело. Начался адреналиновый откат. Катя уже замерзшими руками спешно открыла мясную нарезку и хлеб. Прямо на скамейке рядом с роддомом соорудила несколько нехитрых бутербродов. Практически насильно впихнула Юрке и Вадиму.
Вдвоём они погрузили новоиспеченного папашу в такси. Вадим назвал адрес Бодровских. Кате не очень хотелось ночевать в чужом доме. Но сейчас дело было не в её желаниях.
99.
На пороге квартиры под радостные причитания тёти Вали по всем поводам сразу у Бодровского открылось второе дыхание.
А Катя, оказавшись в тепле и поев горячего, быстро разомлела. Забралась с ногами на крохотный кухонный диванчик. Последнее, что она слышала, это рассказ, почему же всё-таки Юрка с Аллочкой назвали сына Михаилом.
— Ветер, оказывается огромная глупость вот эта фраза, помнишь, Серёга Лотвин говорил в Нахимовском. Мы ещё ржали тогда, как кони. Дебилы малолетние. "Лучше один раз родить, чем всю жизнь бриться." Помнишь? — Помню, конечно. То-то теперь отец Захар даже без усов ходит. А помнишь, мечтал, что у него будут такие висячие, — засмеялся Вадим. — Ну, вот и мне было смешно раньше. Пока Алуся первый раз не закричала. Она мне ещё в плечо вцепилась когтями. А потом она кричала часто, — Бодровский помрачнел, — И это, Ветер, было прям серпом по яйцам. Доктор пришёл такой старенький. А я, дурень, сижу думаю, что хорошо, что старый, молодого мужика я бы к жене не допустил. Фигня это всё, Ветер… Пустил бы. Ещё сам просил бы… Только бы всё хорошо было.
Ветров слушал, не перебивая, но воображение тут же рисовало Катю на месте Аллочки. Внутренности в узел закручивало.
На табуретке рядом тихо сидела тётя Валя. Обычно хлопотливая и шумная, она не проронила ни слова, пока сын рассказывал.
— Вот этот доктор мне велел читать стихи. Мне! Стихи! Я, блин, последнее стихотворение, которое выучил, это "Белеет парус одинокий". Тогда, помнишь, на конкурс чтецов надо было? А я вам с Захаром проиграл желание. И вы, черти, меня на этот конкурс. Позор такой! — Да, ладно, всё ж хорошо было. Мы вообще
