Наконец-то.
После быстрого подъёма на лифте нас подводят к столику с видом на воду. Фрэнки опускается на свое место и аналитическим взглядом осматривается по сторонам, пока я помогаю ей подвинуть стул ближе к столу.
— Это место кажется дорогим, Сорен.
— Франческа. Пожалуйста, не делай этого.
Она приподнимает брови.
— Не делать чего?
— Не песочь меня за то, что я привёл тебя в приличное и приватное место, чтобы поесть, — я опускаюсь на свой стул и открываю меню. — Мы практически каждый вечер готовим дома. Изредка балуем себя китайской кухней с доставкой. Я могу раскошелиться на ужин вне дома.
Она мямлит что-то себе под нос, поднимает меню и открывает.
Оглядываясь по сторонам, я изучаю окружение, затем Фрэнки, которая отвлекается от меню и смотрит на воду с лёгкой улыбкой на губах. Именно этого я и хотел; именно этого, по-моему, хотелось бы Фрэнки. Океан позади нас. Уединение. Лампы обогрева, чтобы она не замёрзла. И её любимая еда.
Она возвращается к меню, тут же роняет его и смотрит на меня с отвисшей челюстью.
— Тут всё бургеры.
— В том и прикол.
— Ты как будто пытаешься соблазнить меня или типа того, Зензеро.
Я улыбаюсь, а она прикусывает губу и пытается не улыбнуться в ответ.
Внезапно её лицо искажается хмурой гримасой.
— Нам надо поговорить, — заявляет она серьёзно.
Моё сердце падает с обрыва прямиком в чистую панику.
— О? Что такое? — худшие сценарии из возможных прокручиваются в моей голове с поразительной ясностью.
«Её это не устраивает.
Ей не нравится, как всё складывается.
Она хочет просто остаться друзьями».
— Я не знаю твоё второе имя, — она хмурится ещё сильнее. — И я осознала, что это одна из тех деталей, которые надо знать, когда ты в серьёзных отношениях с кем-либо. У меня такое чувство, будто я провалилась, раз не спросила у тебя это. Это и ещё несколько вещей.
Уже не падая на верную смерть, моё сердце ёкает и приземляется лужицей сладкого облегчения. Я с шумным выдохом роняю голову.
Фрэнки не замечает.
— Я осознала ранее, когда принимала душ, — продолжает она. — Я делилась с тобой своей жизнью и занималась с тобой сексом больше, чем с кем бы то ни было, разговаривала о взглядах на мир и политику, но не знаю твоё второе имя. Я знаю, что ты хочешь как можно дольше играть за свою нынешнюю команду, что ты скучаешь по лесу так же сильно, как любишь океан, и что ты хочешь купить в дом пианино, но я не знаю твоё второе имя. А должна. Это вообще имеет смысл?
Наконец, моё тело успокаивается после свободного падения сердца, и я поднимаю глаза, встречаясь с ней взглядом.
— Что такое? — спрашивает она, глядя на меня с непониманием.
— О, я просто катастрофизировал. На минутку подумал, что ты со мной расстаёшься.
У неё опять отвисает челюсть. Она часто моргает, затем взрывается хохотом. Истерическим, громким хохотом.
— Как? — выдавливает она между приступами смеха. — Как ты мог такое подумать?
— Мне не кажется смешной та мысленная паника, которую я только что пережил, Фрэнки.
Она серьёзнеет.
— Прости. Это не смешно, ты прав. Просто, Рен… я счастлива с тобой. Очень счастлива, — её лицо делается замкнутым. — А ты счастлив? — тихо спрашивает она.
Я подвигаю ладонь к её руке и переплетаю наши пальцы.
— Не просто счастлив, Фрэнки. Я на седьмом небе. Каждый день.
Её лицо теплеет, озаряясь лёгкой довольной улыбкой.
— Хорошо, — мгновение спустя она отстраняется и делает глоток воды. — Ладно, тогда восполни для меня пробелы. Второе имя. Выкладывай.
— Исак. Твоё — Кьяра.
— Откуда ты…? — она окидывает меня взглядом. — Ты украдкой посмотрел моё удостоверение личности, да?14
Я разглаживаю тканевую салфетку, чуть поправляю нож. Должен же мужчина сохранить немножко достоинства.
Приняв моё молчание за ответ, она двигается дальше.
— Ты правда хочешь пятерых детей?
Подняв взгляд, я смотрю ей в глаза, пытаясь определить направление нашего разговора, что не всегда ясно в случае со мной и Фрэнки. Она не делает пауз и ответвлений, которые бывают в «типичном» диалоге. Иногда мне нужно несколько секунд, чтобы нагнать, но такие прямолинейные разговоры — это по-приятному в новинку.
— Это просто навскидку, — говорю я ей. — Я открыт для обсуждений. А ты?
— Минимум двоих.
Я смотрю на неё, и мне легко представить её матерью, к тому же весьма хорошей. Игривой, сочувствующей, ласковой. Я представляю, как она сидит у воды в комфортном пляжном шезлонге и читает книгу, пока младенец спит на её груди. Эта картинка, этот момент перед моим мысленным взглядом — то, чего я хочу почти с ощутимым голодом.
Фрэнки улыбается и просовывает свои ноги между моих под столом.
— Думаю, я нравлюсь тебе, Зензеро. С кочками в разговорах и всем остальным.
Боже, если бы она только знала, насколько.
— Ты мне не просто нравишься, тыковка. Я люблю тебя в точности такой, какая ты есть.
Она улыбается и снова смотрит в меню.
— Вот это-то и пугает.
Сделав заказ, мы смотрим, как садится солнце, и я улыбаюсь тому, как она стонет и вдыхает над гурманским бургером. Когда официант уносит наши опустевшие тарелки и оставляет десертное меню, Фрэнки выбирает самое шоколадное лакомство, затем со вздохом откидывается на спинку. Морской бриз играет её волосами, бросает тёмные пряди на лицо. Фрэнки проворно убирает их назад и косится на меня, заметив, что я смотрю на неё.
— Привет, — тихо произносит она.
Я улыбаюсь и вытягиваю ноги дальше под столом, переплетая с её ногами.
— Привет.
— Это было очень здорово, Рен. Спасибо.
— Вот и хорошо, — я приподнимаю бокал воды в жесте тоста. Я не притрагиваюсь к алкоголю, поскольку мне везти её домой. — Поздравляю с поступлением на юрфак, сливушка.
Её губы подёргиваются, пока она делает глоток рутбира.
— Спасибо, пудинг мой ненаглядный.
Официант откашливается с таким видом, будто не подписывался на подобное, когда соглашался обслуживать эксклюзивный столик на двоих. Фрэнки отводит взгляд, пряча улыбку в бокале.
Приняв чек, я достаю бумажник и протягиваю ему карточку.
— Спасибо.
Будучи лучшим официантом в мире, наш официант просто ставит десерт прямо перед Фрэнки, вставляет в него свечку, зажигает и безмолвно исчезает.
— Ха, — Фрэнки тянется к чему-то в центре стола. — Что это?
Я словно в замедленной съёмке смотрю, как она берёт бумажку из печенья с предсказанием. Должно быть, та выпала из моего бумажника. Я не хотел, чтобы она её увидела. Пока что нет.
Быстрее, чем можно было ожидать, Фрэнки хватает и разворачивает потёртую бумажку пальцами. Но я тоже быстрый и зажимаю её ладонью.
Она прищуривается.
— Что такое?
— Это… личное.
— Личное предсказание? — она пытается выдернуть руку, но моя хватка остаётся крепкой. — В чём дело?
— Пожалуйста, Фрэнки. Это своего рода сувенир. Особенный для меня.
Она хмурится.
— Почему ты не даёшь мне прочесть?
Тут над её головой зажигается лампочка. Её глаза распахиваются ещё шире.
— Сувенир? Это с того вечера? Когда ты пришёл в гости и съел всю мою китайскую еду?
— Прошу прощения. Мы честно разделили ту еду пополам, мисс Перепишу Историю. Более того, я помню, что ты стащила один мой вонтон. Может, даже два.
Высвободив бумажку из её хватки (за что я чувствую себя немного виноватым — под конец дня руки Фрэнки становятся более окоченелыми и «неуклюжими», по её словам), я открываю бумажник и убираю предсказание обратно внутрь.
Я приберегаю эту бумажку с предсказанием для одного дня в будущем. Дня, в котором будет сверкающее кольцо и я, изнывающий от волнения.
Мрачно зыркнув на меня, Фрэнки поднимает вилку, чтобы приняться за свой тортик, но потом медлит, увидев одинокую свечку. Выражение её лица становится пустым.
— А свечка-то зачем? У меня же не день рождения, — говорит она.
