– Это слишком много. Она стоит десять, не больше.
– Не больше? Ошибаешься! В Риме я продавал по тридцать тысяч, и меньшего формата!
– Картина даже не подписана.
– За двадцать я подпишу.
– Двадцать слишком много!
Мы торгуемся целый час на площади Тертр, попивая клубничное молоко и красное вино. Наконец сходимся на пятнадцати тысячах франков, которые я приношу ему наличными. Сейчас портрет (конечно, подписанный, так он более ценен) стоит в моей спальне. Я прислонила его к стене, чтобы можно было разглядывать с кровати. Каждый раз, когда мой взгляд падает на него, сердце наполняется радостью. Он такой красивый! Настоящий шедевр! Вселяет в меня уверенность и силу!
«Только не бойся, – говорит мне улыбка на алых губах, – справимся и с этим. Во всех наших начинаниях нам сопутствует успех!»
Вот что я могу рассказать о Нури, Ривере и Фабрисе. Мои мужчины помнят обо мне, этого нельзя отрицать. Проспер Дэвис тоже звонил два раза, из Нью-Йорка и Вашингтона. Говорит, что и письмо мне отправил. Это я ценю. Американцы не любят писать. Слишком утомительно и слишком долго. Джазовые музыканты (неважно – белые или черные) не пишут вообще никогда! Это письмо я сохраню, оно станет раритетом.
Честно говоря, по Просперу я очень грущу. Его поцелуи, ласковые манеры, глухой медлительный голос, красивое лицо, крупная фигура – первые дни мне казалось, что я не выдержу. Он говорил такие интересные вещи. Как-то мы говорили о мужчинах и женщинах и о том, что до сих пор нет равноправия.
– Вот что я вспомнил, – сказал Проспер, – тебе понравится. Слушай: «Мир – это красивая птица. Два ее крыла – мужчина и женщина. Если будет повреждено хотя бы одно крыло, птица не сможет больше летать». Правда, красиво? Только это не я придумал. Один индус мне рассказал.
И вот что еще произошло. Неделю, которую мы провели вместе, я жила воздухом и любовью. Никогда не думала о еде, продолжала стремительно худеть, и в среду утром (когда я провожала его в аэропорт) я впервые весила пятьдесят пять килограммов. Казалось, цель была достигнута. Но стоило мне оказаться опять дома и одной, начался голод. Я лихорадочно начала есть все подряд: шоколад с орехами, каштановое пюре, круассаны с миндалем. Впервые в жизни пила чай и какао с сахаром. Но это было только начало.
На ужин я приготовила себе восхитительные американские блинчики, пышные, толстые и круглые, так как случайно обнаружила у Фошона[3] настоящий канадский кленовый сироп. Кто тут устоит? Во всяком случае, не я! За один присест я съела десять штук, и на следующий день еще десять. В промежутках я держалась на брюссельском шоколаде Риверы – он был изумительно вкусным и таял, как снег в пруду.
Каждый раз, когда я думала о Проспере, мое тело требовало калорий! Проспер! Я голодаю! Я позабыла все правила, мешала белки с углеводами, ела яичницу с жареной картошкой и фондю из сыра с хлебом и вином. Запивала еду молоком (строго запрещено, если хочешь похудеть!), иногда даже пивом и шампанским. Мне было все безразлично. За неделю я поправилась на три кило! Вернулась к пятидесяти восьми! Шок образумил меня.
Сегодня (как я уже говорила) у меня больше самодисциплины, чем раньше, и я решительно перешла к действиям. В четверг я обнаружила лишний вес, а в пятницу ела только коричневый рис. В субботу – сыр с яблоками. В воскресенье – салат с яйцами в мешочек. В понедельник – спагетти с чесноком и сливочным маслом. Во вторник – овощное рагу с жареным картофелем и салатом. В среду – коричневый рис с сырыми овощами. В четверг – грибы, запеченные с сыром. В пятницу мне страшно захотелось жареной капусты с сырым яйцом (напоминает японское блюдо), а в субботу – натертой моркови с яблоками и лимонами. Каждый день я ела одно-единственное блюдо, зато вдоволь. Одно правило я, правда, соблюдала железно: после семи вечера я не брала в рот ни крошки, чтобы пощадить пищеварение и кожу. На следующее утро я просыпалась как огурчик, с чистыми глазами и без всяких кругов под ними, с незабитыми порами и плоским животом.
И что я еще заметила: от той соли с солеварни, которая была в доме моего директора, у меня иногда вокруг рта появлялись маленькие красные прыщики. Как только я купила морскую соль, они исчезли за неделю.
И вообще из диетического курса вышел косметический! У Жанны на улице Ласепед я приобрела три крема: из лепестков роз, из ромашки и тимиана. Каждый день я пользовалась другим. Этот совет дает Нелли. «Коже нужно разнообразие, так же как и телу, – пишет она в своей главе «Красота, которая не проходит». – Мы ведь не едим каждый день одно и то же.
Разнообразие дает свежесть и предотвращает появление морщин!»
Да, родные мои. С тех пор, как я перестала есть мясо, я худею с легкостью, которая удивляет меня саму. Я никогда не устаю. После еды чувствую себя легкой и скорой на подъем. Растительная пища сразу превращается в энергию. Все ухищрения для улучшения пищеварения – поспать, погулять, выпить капли – мне больше не нужны. За десять дней я избавляюсь от трех килограммов лишнего веса. В воскресенье утром я опять вешу пятьдесят пять кило. ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТЬ! И на этот раз уже удерживаю их.
Вместе с жиром тает и тоска по Просперу. С каждым днем все лучше. Его облик бледнеет, зато четко проступает реальность. Джазовый музыкант в моей жизни? Да что я, с ума сошла? Я ведь знаю, что это такое. Джазисты – дикий народ. Они никогда не ложатся раньше четырех утра (зато потом спят целый день). Они не от мира сего, разбрасываются и так же непредсказуемы, как их музыка. Все курят, много пьют, играют на слишком высокие ставки – и всегда все отрицают.
Для совместной жизни они просто не приспособлены. Если им удается прославиться, они постоянно в турне, и их почти не видишь. Если это не получается, они сидят у тебя на шее. Приходится кормить их и их безработных друзей, которых они с доверчивой улыбкой притаскивают с собой на обед.
За них надо делать буквально все: приводить в порядок контракты, вести переговоры о гонорарах, печатать длиннющие списки названий (для комиссий по авторским правам, чтобы композиторы могли получить свои деньги).
Но это еще не все.
По дому они не помогают. Джазовые музыканты не моют посуду. Проспер тоже ронял пепел на красивые дорогие персидские дорожки. Вечно надо готовить, скрести, мести – да еще ухаживать за их громадным гардеробом.
И за все это тебе прилежно изменяют. Жена, любовница, а в промежутках – новая очаровашка, я это видела сотни раз.
Пусть Проспер останется со своей семьей. Время от времени тайная любовная встреча в Монреале или Нью-Йорке. Конфетка, как говорят французы. Этого вполне достаточно.
Кстати, французы! У меня до сих пор так ни одного и не было! Я четыре месяца в Париже, но аборигены прячутся от меня. Кроме Пьера Доваля, оказавшего мне недавно добрую услугу. Пьера я знаю по одному джаз-клубу. Когда нет Бадди, он всегда садится рядом со мной. Он маленького росточка, брюнет с красными щеками и автомобилем. После настоятельных уговоров я разрешила вчера отвезти себя домой. Перед тем как выйти из машины, он хотел меня поцеловать, а когда я дала ему отпор, он стал вульгарным и объявил: все женщины фригидные, каждую нужно силком тащить в постель. К тому же ни одна не знает (а меньше всего иностранки вроде меня), что в действительности нравится мужчинам.
