– У меня.
– Что у тебя? – когда мое молчание затягивается и до девушки, наконец, доходит, что продолжения не последует, Щербакова в удивлении округляет глаза. Лишь на мгновение, ведь смысл моих слов доходит до нее куда быстрее, чем я успеваю пояснить:
– Растить будем у меня. Если ты, конечно, захочешь, – впрочем, теперь ее отказ меня вряд ли остановит.
– А как же…
– Плевать. Найду другую работу, – если понадобится сразу две, чтобы хватало на лекарства для матери и на яблочные леденцы для Юли. – Дворец не обещаю, но если завтра ты проснешься и поймешь, что готова от всего отказаться, я сам поговорю с Тихомировым.
Опыт уже есть. Разве что в этот раз все куда серьезней и никаких сожалений не последует. Стыд – возможно, ведь насколько я помню, я дал ему честное слово обходить стороной дорогих ему женщин, а вот шага назад пусть не ждет. Повяз я, по самое горло.
– Правда? – прикладывает ладошку к своей груди, словно пытается удержать на месте свое взбунтовавшееся сердце, и торопливо добавляет:
– Ты действительно готов?
– А ты?
Чего я жду? Сомнений. Даже не удивлюсь, если она отвернется к окну и примется грызть ноготь, выкрашенный белым лаком. Не стану подгонять, давая ей столько времени на раздумья, сколько необходимо, чтобы добровольно отказаться от обеспеченной жизни, за которой она так долго гналась. Не обижусь, если она, вообще, не найдется с ответом, пусть и проваляюсь всю ночь без сна, решая, как теперь ее убедить.
– Да, – и приму поцелуй, что она обрушит на мои губы, безжалостно сминая в руках ворот моей любимой футболки.
***
Говорят, если вселенная что-то у тебя отбирает, обязательно жди подарка взамен. И как бы я ни мечтала, как не просила судьбу оставить хоть крохотный шанс на наше совместное будущее, решение Бирюкова меня оглушает. Приводит в движение каждый винтик в утомленной за этот длинный день голове, и заставляет лихорадочно хватать воздух раскрасневшимися губами.
– Завтра, – шепчу где-то на его щеке.
– Утром, – добавляю, опаляя дыханием горячую кожу на шее.
Мысленно уже пакую чемоданы, складываю в коробки все безделушки, что успела приобрести за два года жизни в подружках у Тихомирова, и даже, кажется, забываю норковый полушубок на вешалке, ведь он мне теперь без надобности. Потерял всякую ценность, и уже не видится мне таким идеальным. Даже не морщусь, все так же, в мечтах, выбегая на лестничную клетку, и не оборачиваюсь на хлопок входной двери, отрезающей мне проход в царские палаты. И черт с ними. Не хочу, если рядом не будет его: простого, в этой странной футболке с логотипом известной рок-группы, с ароматом моря, что преследует его, несмотря на все мои старания – духи давно в мусоропроводе, а я до сих пор улавливаю запах своей детской мечты, исходящий от мужской одежды.
– Только с Русланом не говори, – отстраняюсь и, не подумав, откидываюсь на руль, тут же вздрагивая от пронзительного визга клаксона. И когда я успела забраться к нему на колени?
– Почему? – Максим хмурится, а я давлю пальцем глубокую складку на его лбу, хотя бы так прогоняя мрачность с любимого лица.
– Я сама. Так будет правильно.
А я именно к этому и стремлюсь, да? Хоть что-то исправить и сделать по-человечески: лично признаться в неверности мужчине, который вряд ли когда-то меня любил, но, тем не менее, имел все права на молодое тело. Строил какие-то планы и доверял, как самому себе… Или все-таки проверял, усаживая за руль этого обаятельного водителя? Неважно. Ведь если так, один черт, проверку я не прошла.
– Съеду, а когда он вернется в город, поговорю лично.
– Поговорим вместе.
– Нет, – делаю вид, что не замечаю его решительного настроя, и предпочитаю прекратить разговор очередным поцелуем. Законным! Он даже непохож на все предыдущие: сладкий, пьянящий, трепетный… Такой, что мурашки бегут не только по коже, но и по обезоруженной душе, только что со звоном сбросившей с себя кольчугу. Заставляют ее отделиться от тела и воспарить в облака, постигая незнакомое чувство полета. И даже если ей придется разбиться о землю, оно того стоит.
Глава 42
Я помню каждую испытанную мной эмоцию в тот миг, когда Руслан привел меня в парадную недавно отстроенной многоэтажки. Помню, как кивнула консьержке и как старательно сохраняла каменное лицо, переминаясь с ноги на ногу за спиной своего нерасторопного покровителя. Даже восторг, что охватил меня сразу, едва голые ступни утонули в длинном ворсе дорого ковра до сих пор живет в моей памяти… Думала ли я, что спешные сборы, на которые я убила всю ночь смогут его перекрыть? Нет, бросьте. Я боялась этого, как огня: потерять возможность нежиться в двуспальной кровати, лишиться кухни, нашпигованной современной техникой, обнаружить на кассе, что подаренная мне кредитка пуста или, что еще хуже, просто-напросто заблокирована.
А теперь я боюсь другого: боюсь, что эти коробки так и останутся стоять в прихожей, что я буду каждое утро смотреться в огромное зеркало и примерять дорогие подарки своего любовника, а после буду вынуждена благодарить его за щедрость своими поцелуями. И неважно куда, лишь бы банкир остался доволен и не заметил, что действую я как робот…
– Боже! – подскакиваю на месте и с облегчением выдыхаю, что мои двухчасовые мучения подошли к концу. И если я что и хочу, так это поколотить нерасторопных москвичей, что устраивают жуткие пробки на дорогах!
Бегу в прихожую, на ходу стягивая с ног махровые носки, так же торопливо пихаю ступни в легкие балетки и, махнув рукой на оставленный после завтрака беспорядок, стремглав мчу по лестничным пролетам. К нему – к человеку, ради которого можно отказаться и не от этого. Что мне эти стены, если каждая из них, как тюремная решетка, отрезающая путь к женскому счастью? Настоящему, ведь истинное волшебство не купишь ни за какие коврижки, а если и выпадет шанс приобрести билет – цена будет высокая. Я за свое расплатилась сердцем, еще и без сожаления бросила на прилавок собственную душу, чтобы боги не поскупились на лишнюю пригоршню ожидающего меня удовольствия.
– Здрасьте, – здороваюсь с хмурой бабулькой, восседающей на проходной и от неожиданности едва не подавившейся чаем, и не с первого раза попадаю ладонью по кнопке подъездного замка. Пальцы дрожат, а внутренности словно пускаются в пляс от предвкушения долгожданной встречи. Каждая клетка будто сияет изнутри, заставляя мир вокруг меня заиграть яркими красками: насыщенный желтый, ванильно-розовый, перламутровый, что переливается на солнце и… черный. Под стать пиджаку неожиданного визитера.
– Ты? – чертовы усики, пузо, что за этот месяц увеличилось вдвое, мерзкая бородавка на щеке и ядовитый сигаретный дым, как теплый вязаный шарф, окутавший его плечи.
– Я, – Костров кивает, немного хмурится, чем вовсе не удивляет, и уже мчится открывать заднюю дверь, в то время как я не двигаюсь с места, до боли всаживая ногти в мягкую кожу ладоней. Просто не понимаю, как реагировать и уже мысленно перебираю в голове миллион вариантов, заставивших Максима свернуть с дороги и не приехать за мной после всего, что вчера обещал: квартира одна двоих, диван или дощатый пол, неважно, и этот облезлый кот… Разве он не хотел заботиться о нем вместе? Передергиваю плечами, отгоняя подальше страх, что мужчина мог передумать, и так же быстро, как позволила себе безоговорочную веру в Бирюкова, холодею, не на шутку испугавшись за его жизнь. Может быть, Тихомиров узнал? И этого прислал, чтобы похоронить меня рядом со свежей могилой любовника? Или такое только в фильмах бывает и, чтобы нас проучить, достаточно будет отвесить хорошего пинка под зад?
– Где Бирюков? – выходит резко. Голос настолько звенит от тревоги, что Леня даже сигарету роняет, лишь чудом успевая смахнуть с груди тлеющий уголек пропитанного смолами табака. Только мне сейчас это неважно: пусть хоть заживо сгорит, пусть свалится на асфальт с разрывом сердца от заставшего его врасплох вопроса – все одно, лишь бы успел ответить. И желательно что-то приятное, вроде: «Приболел он и за тобой меня послал», иначе лежать на тротуаре придется мне.
