— Кто не рискует, тот не пьёт шампанского, Саша! Я не отступлю — две компании, счёт в евро — после чего ты получишь отказную на детей и спокойный развод. А квартира и Ауди уже и так принадлежат мне. Сколько там нужно времени, чтобы выстирать, высушить и погладить мои вещи? Часа полтора? Вот, думай, а я пока отдохну, — и женщина прошла к кровати и блаженно растянулась поверх покрывала. — Полежу полчаса, потом загляну в детскую. Надеюсь, у тебя хватит ума не устраивать скандал на глазах у детей?
— Воротаев издал невнятный звук, подскочил к женщине, схватил её за плечи, приподнял и встряхнул.
— Ты — мразь! Какая же ты мразь! Детьми решила торговать? Не выйдет, я тебя живьём закопаю!
— Папа? Папа-а! — раздался крик Лизы, и Воротаев увидел, как дергается дверь в детскую, будто кто-то пытается её открыть, но ему не дают. Чёрт, он забыл, что они в спальне Стеллы и совсем не сдерживал голос!
Быстро сориентировавшись, Александр подскочил к двери и успел задвинуть изящный шпингалет, прежде чем та раскрылась.
Стелла выразительно подняла бровь, но не произнесла ни звука, мужчина не обратил на неё внимания, тут же развернулся и выскочил вон.
Почти бегом Воротаев пересёк спальню, гостиную и оказался в коридоре, направившись к двери в детскую.
— Лиза, что случилось? — он ворвался внутрь ураганом и увидел, как заплаканная дочка, которую пыталась обнимать Катя, отскочила от смежной двери и бросилась к нему на руки.
— Папа, ты ругался? Ты выгоняешь маму? — прорыдала Елизавета. — Она приехала, а ты её не пускаешь?
Значит, всё-таки узнала…
— Нет, Лиза, я никого не выгонял, что ты, — обнял, прижал к себе, укачивая, баюкая, нашёл глазами Артёма. Мальчик, как обезьянка, вскарабкался на Катю и обвил её ручками, видно было — не отцепить.
Стелла, стерва, только приехала и сразу весь дом на ушах, а дети в истерике!!!
— Почему тогда ты так кричал? — всхлипнула Лиза.
— Уронил на ногу стул, — соврал, да, но не расскажешь же ребёнку, что устроила его мамаша? — Было больно, не сдержался.
— Хочешь, я поцелую и подую? Сразу пройдёт! — дочь уже успокоилась, смотрела внимательно и сочувствующе. — Мне мама Катя всегда так делает, и сразу перестаёт болеть!
Катя, отвернувшись к окну, обнимала Артёмку, что-то шепча ему на ухо. Александр не мог глаз отвести от этой картины, испытывая одновременно щемящую нежность и чувство вины и сожаления.
Он должен оградить детей и Катю от таких сцен! Если бы удержался, не потащил жену в ванную, она уже давно находилась бы за воротами! В общем, сам дурак!
— Мама соскучилась? — робкий голосок Лизы вернул в реальность. — Она захочет обнять свою дочку? А почему вы кричали и она голая?
— Мама немного приболела, Лизочка, — ну, а что ещё он может сказать? — Она искупалась с дороги, и легла в кровать, я дам ей лекарство. Но нужно вести себя тихо и не заходить в мамину спальню.
— Хорошо, — девочка поёрзала, показывая, что хочет слезть. — Я подожду, когда мама поправится, и тогда она меня обнимет крепко-крепко! И я её ещё крепче, и мама больше от нас не уедет.
Александр спустил дочь на пол.
— Катя, отведи их в сад. Поиграйте там, я скажу Валентине, она поможет.
Няня кивнула, не поднимая на него глаз, и, как была — с Артёмом на руках, направилась к выходу, позвав за собой Лизу. Дочь, радостно лепеча, что мама не бросила свою дочку, а приехала и скоро Лиза её увидит, бежала с ней рядом, подпрыгивая и приплясывая.
Дверь закрылась, и у мужчины будто разом закончились силы. Его дети — его ответственность. Как и отсутствующий, потерянный взгляд Кати — его вина. И та, что валяется сейчас в кровати за стенкой — на его совести. А значит, надо собираться и разгребать это дерьмо, которое сам же и допустил!
Александр посидел ещё пару минут, собирая нервы и мысли в кучу, потом встал и отправился назад, к жене. Как на Голгофу, блин!
А ведь когда-то она ему нравилась, даже думал, что у него хорошая семья. Настоящая.
Увы…
Настоящая семья у Мамона, а у него — одна видимость.
— Что там? — ровным голосом спросила его Стелла, как только мужчина вошёл в спальню. — Что за истерики? При мне они себя так не вели, видимо, твоя нянька не теми детьми занята.
— Стелл, ты же женщина! — устало произнёс Воротаев. — Мать, в конце концов. Скажи, откуда в тебе это равнодушие? Неужели не хочется обнять дочку, расспросить, как они без тебя жили? Тёмка первое время постоянно плакал, а сейчас от Екатерины не отходит, будто боится, что и она исчезнет. Они же живые, Стелла, не игрушки!
— Я их что — бью? — возмутилась жена. — В ломбард заложила, заставила на паперти милостыню просить? Что ты из меня монстра лепишь? Они с отцом, в огромном доме с прекрасным садом. И под присмотром нескольких взрослых. Накормлены, одеты, обогреты, от игрушек игровая ломится. Говоришь, не спросила, как жили? А есть варианты, что плохо? С твоими-то возможностями, Воротаев? Ни в жизнь не поверю! Упрекаешь, а сам меня спросил, как мне жилось это время? Я тоже живая, но тебя это не остановило, когда свою жену и тех же детей из вот этого самого особняка, как надоевшие вещи, погрузили в машину и вывезли. Вон, ни нитки моей не осталось, ни заколки — всё собрал, будто после покойника! Да если бы я тогда не возмутилась и не бросила тебя сама, то ты бы о детях и не вспоминал всё это время! Сплавил с глаз, и тут же забыл. Автопополнение счёта оформил, поручил Валентине доставлять нам продукты — и на этом твоя отцовская забота закончилась бы, — женщина села, придерживая у груди покрывало, под которое она залезла, пока Александр бегал в детскую. — И они уже по тебе плакали бы — что не придёшь, не обнимешь, сказку не почитаешь, но тебя это совершенно бы не волновало.
Александр смотрел на Стеллу, катая желваки. Стерва! Но доля правды в её словах есть.
— Ещё мой след не успел остыть, ещё не разведены, а ты сначала одну любовницу в дом притащил, следом вторую. И не царапает, что дети живые, привязываются, но няни меняются быстрее, чем они успевают привыкнуть? — продолжала жена. — Про себя не говорю — по твоему мнению я — робот. Если нет у меня фанатичной любви к детям, значит, я во всём равнодушная ледышка. Мне новую жизнь начать — раз плюнуть. Фигня вопрос, что ты пять лет назад, когда замуж звал, обещал, что я не пожалею. Не поверишь — жалею! Что повелась на красивые слова, что вообразила — это навсегда, что поверила и доверилась!
— Да как мы жили? Ты же меня на третьем году из постели выгнала!
— Потому что ты заставил меня родить второго. Не помнишь? Я просила — дай отдохнуть после Лизы лет пять, она мне так тяжело далась, что беременность, что роды! Двое суток, мать его, а потому, что ты — ты, Воротаев! — категорически запретил делать мне обезболивание. Дескать, эти препараты вредят ребёнку. И когда врачи предлагали кесарево, потому что роды затягивались, ты и это запретил! Потому что, по словам акушеров, ребёнку затянувшиеся роды не угрожали, они мониторили его состояние, а жена потерпит. Не хотел, чтобы шрам от кесарева испортил мою внешность, поэтому позволил мне мучиться лишние двенадцать часов! Удивительно, как пятнадцать месяцев после рождения Лизки выдержал? Увидел, что девочка, готов был тут же за второго взяться. Напомнить, как ты Тёмку мне делал, что обещал, если добровольно ноги не раздвину? И как ходила с токсикозом, а ты считал это блажью? Или как мы с Татьяной ночами не спали — у одного то зубки, то животик, у второго попить-пописать-на ручки, а ты на меня орал, чтобы я их заткнула, потому что тебе, видите ли, рано вставать? Да — так и жили: я с навязанными мне детьми сама по себе, ты — падишах недоделанный — сам по себе.
— Ну да, а ты, прямо, лебедь белая! Замуж, скажешь, по большой любви шла?
— Не по любви, — не стала отказываться Стелла. — Но и не без симпатии к тебе. Уж что-что, а ухаживать ты умеешь. Много ли мне, неопытной девчонке из глубинки, было надо, чтобы не повестись? Думала, что со временем чувства окрепнут, но, увы! Отношения, Саша, в одиночку не построишь! Ты женился, завёл детей, но не пожелал ни в чём себя ограничивать, вся жизнь в доме крутилась вокруг тебя и так, как тебе надо. А моё мнение во внимание никогда не принималось. Посмотри правде в глаза — мы оба виноваты, поэтому обвинять во всём меня одну я тебе не позволю!
