была нежная и кроткая, - бросает на меня ласковый взгляд. - Точь-в-точь, как ты, внученька, но только вот единицы знали, что, переступая порог дома, я будто с беретом свое звание жене передавал, – Волков старший улыбается так, что продольные морщинки глубже под глазами обозначаются. - Дома Алевтина была моим главнокомандующим, - машет рукой, - а я так, на побегушках.
Непроизвольно улыбаюсь. Приятно и сравнение, и то, с каким чувством дедушка Димы о своей покойной любимой жене рассказывает. Сделав большой шумный глоток, дедушка добавляет тоненькой струйкой из пиалы тягучего липового меда поверх румяных круассанов, что я перед ним поставила на фарфоровом блюдце.
– Но я тебе, девочка, скажу одно: чтобы там в семье не случалось, когда ты приходишь на этот свет уверенным, что тебя любят и покидаешь этот мир, уверенным в том же, все, что происходит в промежутке между двумя любящими людьми, не важно, – кивает Волков-старший будто сам с собой соглашаясь. - Все уже не важно.
Безошибочно понимаю, куда клонит Игнат Савельевич. Сердце болезненно сжимается. Я не виню Диму, что женат был. Права у меня такого нет. НО разве я не имею право знать о его прошлом? Ведь это не случайная подружка, связь на одну ночь, а женщина, с которой он жил, делил быт, мечты. А потом расстались. Одна мысль, что и меня Дима в будущем может посчитать ошибкой, дикой болью в душе отзывается. Внезапная вспышка ревности колет, словно острая шпилька. А вдруг у них и дети общие есть? Тяжело сглатываю. Нет, у дедушки спрашивать не буду. Дима должен сам ответить на этот вопрос - только он.
– Но, разве было бы не плохо, забыть все самое тяжелое, оставить только лучшие моменты из жизни? – опускаю глаза, сильнее сжимая пальцами горячую кружку, будто согреться пытаюсь - отогреть до этого пылающее жаром сердце, которое словно в одно мгновение, не задумываясь, в ледяную воду опустили.
Я искренне не понимаю, для чего хранить в памяти эмоции от, мягко говоря, неприятных моментов в совместной жизни? Я бы вот, например, многое отдала, чтобы вычеркнуть этот день из своей памяти, а точнее, его концовку. Вот если бы у меня была волшебная клячка! Провел - и перед тобой уже чистый лист- хоть сразу начинай с начала. Но вот только так, к сожалению, не бывает.
– Как света не бывает без тьмы, так и тьмы без света, внученька, - пытается донести до меня свою правду Игнат Савельевич. - Я бы ни за что согласился убрать из памяти то, что было между мной и Алевтиной, – непроизвольно прислушиваюсь к человеку, чей опыт заслуживает уважения. – И пусть даже это неприятные моменты, которые раньше выворачивали меня наизнанку. Я готов смаковать каждое мгновение, Аленушка. И то, когда она была в моих объятьях, и каждую улыбку Алевтины, подаренную мне, всю ту радость и горе, что мы испытали вместе - до самой последней капли. И совсем не важно, какой разрывной волной меня в прошлом с ног сбивало. Я бы ни за что не вычеркнул из памяти не единой ссоры между нами, – в голос генерала прорывается знакомая сталь и непоколебимость. — Это наша жизнь, со всеми преградами, а другой мне и даром не надо! – голос его тише становится. Жесткие ноты смягчаются. - Неизвестно, как бы все сложилось, если бы я не встретил Алевтину или же обиду хранил, время теряя. Может быть, я никогда бы и не узнал вкуса радости, ценности счастья и чувства абсолютной гармонии.
Тишина настолько осязаемая после того, как старший Волков заканчивает свою речь, что, кажется, воздух дрожит.
Вот что значит сила слова!
– Не могу поверить. Неужели и я однажды так буду думать? – вопрос срывается с губ прежде, чем успеваю осознать, что мысли озвучила.
Все сказанное дедушкой Димы для меня полное откровение. Будто мне дали на все под другим углом посмотреть. Есть что-то такое сильное в словах Игната Савельевича, что хочется стать на голову выше. Особенно, всего произошедшего по милости журналистов.
– Будешь, Аленушка, – уверяет дедушка Димы. - Однажды и ты окажешься у моря, и оно скроет своими волнами горечь воспоминаний. У каждого из нас свой берег, свое море, – складывает руки замком на столе перед собой. — Это уже от тебя зависит, чем его наполнить: солеными слезами или же на волнах счастья нежиться.
ПРОДОЛЖЕНИЕ ОТ 30.10.22
Глава 51
Алена
- Ладно, молодёжь, – звучно поставив чашку на стол, Игнат Савельевич деловито потирает друг о друга широкие мозолистые ладони. - Засиделся я. Пора и честь знать, - Волков-старший тяжело поднимается с кухонного стула, облокачивается левой рукой о стол. – Миритесь, целуйтесь, - с намеком смотрит на внука, прислонившегося к дверному косяку, и добавляет, - жизнь слишком коротка, чтобы обиды лелеять.
Неожиданно генерал осекается. Пальцы пожилого мужчины тянутся к сердцу, но, так и не достигнув своей цели, останавливаются на полпути. На мгновение мне кажется, что дедушка как будто морщится от острой боли. В замешательстве вскакиваю со стула, но ровно через секунду его лицо уже выглядит более, чем безмятежно.
- Игнат Савельевич! Что с вами?!
Так и не дотянувшись до грудной клетки, рука дедушки опускается вдоль тела тяжелой плетью, а затем Игнат Савельевич поспешно прячет увитые крупными венами смуглые кисти рук в карманы. Настоящие руки трудяги.
– Все хорошо, девочка, – поспешно успокаивает мужчина, замечая, как мои пальцы тревожно впиваются в льняную салфетку. – Я еще вам, молодым, форы дам!
Где-то глубоко внутри все же начинает копошиться едкое чувство беспокойства. Я прекрасно знаю это отвратительное состояние - странную смесь бессилия и апатии. Безжалостно одергиваю себя. Все, довольно накручивать! Только начнёшь беспокоиться, потом проблем не оберешься.
– Дед, ты как? – Дима делает шаг вперед, обеспокоенно вглядываясь в лицо дедушки, но тот, выставив предупреждающе руку вперед, ворчит:
– Ну, что всполошились? Чай не молодой уже. Отставить! – твердо, не терпящим возражения тоном, обрывает дедушка, выпрямляясь во все свои два метра роста. – Теперь, когда я знаю, что ты, бестолковый, в надежных руках, мне лучше, чем когда-либо.
При взгляде на меня дедушка
