— Да не пойдет она за меня! — он сам поразился, сколько отчаяния прозвучало в голосе. Вместо ожидаемой бравады.
— Спрашивал? — поинтересовался отец деловито.
— Толку? И так знаю, что скажут.
— Ты за других не решай, — отец степенно отпил чаю. — А возьми да спроси. Не переломишься поди.
Тин только вздохнул. Мать снова погладила его по руке.
— Тишенька… Ну поругались — с кем не бывает. Милые бранятся — только тешатся. Вспомни, чем ты ее завоевал, как ухаживал. Вот и сейчас сделай то же самое.
Завоевал. Ухаживал. Нет, судя по словам матери, ничего она не знает. Так, в самых общих чертах.
Да какое там ухаживание? Пришел, облапал, в машину посадил. Цветы, конфеты, рестораны. Постель. Именно сейчас, сидя на родительской кухне, Тихон вдруг понял, как это все было чуждо Варе. В свете того, что он о ней узнал и понял — как она это все позволила ему? Почему? Зачем села в машину? Зачем вообще стала продолжать эти отношения? Ведь он точно знал теперь, что это было совершенно не для нее. Не ее формат, не ее уровень. И, тем не менее…
Значит, было что-то. Что-то, что преодолело все противоречия между ними, всю их несхожесть и где-то даже полярность. Что-то, что не измеришь и не осознаешь логикой. Но что-то было. Было?!
Видимо, какие-то из его эмоций отразились на лице. Отец кивнул матери.
— Ставь тесто, Серафима. К вечеру у нас гости.
— Какие гости? — не сообразила Серафима Андреевна.
— Тиша невесту привезет, — Аристарх Петрович встал из-за стола.
— Очень смешно, батя, — Тин зеркально встал следом. Что-то странно холодило где-то в солнечном сплетении. — Ты уж как пошутишь — так пошутишь.
— Не до шуток в таком серьезном деле, — Аристарх размашисто и троекратно перекрестил сына. — Не по чину тебе, Тиша, сидеть да ждать у моря погоды. И девушка там мучается. Езжай. Ввечеру ждем для благословения. А я икону Спаса Вседержителя пойду приготовлю.
Тихон хотел что-то возразить. Что-то сказать. И вдруг передумал.
Он увидел узор в ворохе пестрого тряпья. Вот же он.
Жизнь — не шахматы, люди — не фигуры на доске. К черту чужие советы и умные слова. Надо идти и делать. И будь что будет. Сколько он придумывал слов разных для Вари. Да только все равно кроме правды ничего лучше не изобретено.
Коротко кивнул отцу, подставил лоб для материнского поцелуя. И вышел в двери. Успев услышать батино: «Ставь, ставь тесто, Сима. Будут гости».
Эх, Тихону бы отцову уверенность.
Формально, она была уже в отпуске с этого понедельника. Но в пятницу случился ожидаемый аншлаг, «проставиться», как положено, не вышло. А делать сегодня все равно нечего. И к обеду Варя с тортом и заготовками для бутербродов пришла на работу. Попили чаю, уже без спешки побеседовали, даже Данила Григорьевич соизволил на полчаса явиться. В общем, проводили Варю в отпуск как надо, пожелали отдохнуть как следует и все, что еще положено. Честно сказать, Варвара бы еще посидела, но работа — уже временно не ее — буквально скреблась в двери. И пришлось прощаться, улыбаться и собираться домой. Только вот что там делать? Ближайшие три недели?
На море она так и не решилась ехать. Сколько бы ни намекали родители — не хотелось. Вот просто не хотелось и все. Коля собирался отправить на пыльный и жаркий август жену и дочь в один из многочисленных подмосковных пансионатов. И Варя вяло подумывала о том, чтобы составить им компанию. И Любаве не скучно, и Варя свежим воздухом подышит, переключится на что-то. Но и эта перспектива особого энтузиазма не вызывала.
А, может, воспользоваться советом Ларки, и сделать что-то из ряда вон? Записаться в секцию скалолазания? Прыгнуть с парашютом в тандеме? Сходить на мужской стриптиз?
Варя усмехнулась. Все суета сует и томление духа. После того, через что она прошла. Чего она на том стриптизе и парашюте не видала — после Тихого?
Солнце из дверей ударило прямо в глаза. Яркое послеполуденное августовское солнце. Варя рефлекторно сощурилась и потянулась в сумочку за очками. И поэтому не сразу заметила фигуру неподалеку от входа. Фигура стояла спиной к солнцу и поэтому казалось темной. И лица не видно. Но Варя сразу и безошибочно точно поняла, кому принадлежит эта фигура. Мрачный силуэт, который словно вырезали острыми ножницами из яркого солнечного дня. Черная дыра, в которую провалилось все в ее жизни.
Сердце трепыхнулось жалобно, а потом забилось сильно и ровно. Варя шагнула вперед. С твердым намерением не дать Тихону Тихому доломать остатки ее жизни.
Действие пятнадцатое. Герой смывает грим. Героиня… Да что там Героиня — Автор тоже обалдел
Из авторской суфлерской будки слышится меланхолический вздох: «Ну, или так…» Лети, лети, лепесток, через запад на восток, облети вокруг Земли, быть по моему вели.
Немного не дотянули до полного круга. Чуть меньше года назад, дождливым сентябрьским днем он так же встречал ее возле дверей травмпункта. Круг замкнулся — не полностью, но почти. Однако все равно — быть по-моему вели. Вели, чтобы я выстояла.
— Здравствуй, Варя.
Только кивнула. Не задумываясь, почему. Выстреливало что-то из подсознания, подсказывая то, что надо делать. Как себя вести. Сейчас — молчать. Может быть, в голосе была пока не уверена.
— Я бы хотел с тобой поговорить.
Еще один кивок. Посмотрела на забытые в руке «авиаторы». Нет, ей достанет сил и смелости провести этот разговор, не пряча взгляд за черными стеклами. И спокойно взглянула в его лицо, едва различимое из-за светящего прямо в спину солнца.
— Только быстро. Я спешу.
Кажется, он вздохнул. Грудная клетка в вырезе клетчатой рубашки с короткими рукавами заметно дрогнула. Теперь настала его очередь кивнуть.
— Ладно. Быстро — так быстро. Я люблю тебя, Варя. И не могу без тебя жить. Прости меня, пожалуйста.
Она удивилась? Неважно. Да какая теперь разница? Главным было другое. Она не поверила. Ни одному слову.
Все может быть и ядом, и лекарством. Дело только в дозе. Кто это сказал? Авиценна? Нет, кажется, Парацельс. Если бы эти слова прозвучали до. Если бы его «люблю» заменило ту картину в дверном проеме. Это сделало бы Варю счастливой. Просто и ослепительно счастливой. А сейчас эти слова — яд.
Она покачала головой — спокойно и медленно. И отрицательно.
— Не веришь? — зачем-то спросил он. — Совсем не веришь?
И этот простой вопрос вдруг едва не подкосил ее. Где-то внутри начала зарождаться мелкая и противная дрожь — словно озноб от порыва промозглого ветра.
Выстоять. Выстоять. Выстоять.
— Не нужно. Не говори ничего, Тихон. Я не хочу это слышать. Твои слова все равно ничего не изменят.
