Другой вопрос, что мое общение с другой девушкой, скажем, тот же танец, наверняка ее заденет. Она хоть и корчит из себя Снежную Королеву, но мне все равно кажется, что ее чувства ко мне не умерли. Ну, не могла Крис тогда на крыше так искусно притворяться… Все ее касания, взгляды, слова – такое невозможно подделать. Это от сердца шло, от души…
Так вот, если я сейчас выведу на танцпол Морозову, Крис стопроцентно взбесится. Я начну мацать Карину, прижму к себе поближе, наклонюсь к ее шее и втяну запах ее кожи. Кавьяр примется активно изображать равнодушие, но ее черные негодующие глаза будут исподтишка следить за нами. Я стану упиваться своим мстительным торжеством, радуясь, тому, что причиняю ответную боль своей девочке. Ведь мы с Крис с детства такие: и любим, и калечим – все на совесть.
Это будет логично, предсказуемо и очень в моем стиле… Но почему-то сейчас я так не хочу. Возможно, я вырос из своей детской агрессий, а, возможно, просто понимаю, что это путь в никуда. Раня ее и без того израненные чувства, я ничего не добьюсь. Лишь разрушу то, что нам удалось восстановить за последние недели.
Ведь тогда на крыше я обещал ей, что не причиню зла. Что больше не стану причиной ее слез, не сделаю больно, не предам. Я говорил абсолютно искренне и намерен сдержать свое слово.
Наверное, в этом и заключается суть настоящей любви. В какой-то момент мысли, переживания и страхи другого человека становятся важнее собственных. Ты хочешь оградить предмет своей любви от всего плохого, темного, опасного и поэтому отказываешься от мести. Даже когда у самого в груди пожар горит.
Кавьяр, конечно, очень сложная. Бескомпромиссная, сумасбродная, непримиримая. Пьющая кровь и оставляющая шрамы. А еще взрывная, дикая, неуравновешенная. На самом деле этот список можно продолжать вечно. Я прекрасно знаю Крис и не строю иллюзий на ее счет. Да, отношения с ней, скорее всего, будут напоминать сидение на пороховой бочке. С высокой вероятностью она еще не раз меня ударит, назовет имбицилом и пошлет крепким словцом. Я даже не сомневаюсь в том, что мы будем ссориться вдрызг, кричать и злиться… Но это все неважно. Ровно как и то, что она сейчас танцует с другим.
Странно, но именно в этот сложный для меня момент я четко понимаю, что она моя. Я чувствую это каждой молекулой своего тела, каждой фиброй своей измученной души. Крис моя, и единственное, чего я хочу, - чтобы она тоже осознала это. Чтобы приняла наконец сей факт. Смирилась, покорилась мне, сломалась под моим напором и замолкла. Чтобы потерпела поражение и прикусила язычок. Чтобы угомонилась наконец.
- Нет, Карин, пожалуй, я пас, - вскидываю взгляд на гипнотизирующую меня Морозову. – Что-то я вымотался за сегодня… Пойду, наверное, домой.
Не дожидаясь ответной реплики, отлипаю от стенки и устремляюсь к выходу. На этой дискотеке мне больше делать нечего. Надо успокоиться, собраться с мыслями и продумать план, как завоевать свою строптивую дикарку. Кажется, настало время решительных действий, а иначе ее не проймешь.
Глава 60
Кристина
- На сегодня хватит! Все свободны! – провозглашает тренер, отпуская команду на заслуженный отдых.
Анька с Олеськой принимаются снимать волейбольную сетку, а остальные, шумно переговариваясь, отправляются в раздевалку.
Однако я уходить из зала не тороплюсь - беру в руки мяч и начинаю неспешно отбивать его от стенки. Это мой любимый способ медитации – всегда успокаивает нервы и приводит в порядок чувства.
Вчерашний вечер до сих пор не дает мне покоя. Когда я танцевала с Ильей, Шульц так на нас смотрел… Будто вот-вот пристрелит. Сначала моего кавалера, а потом и меня. Нет, серьезно, в какой-то момент я реально стала опасаться, что он подойдет и ударит Илью, измолотит ему лицо в кашу… А я даже не смогу помешать. Потому что в гневе, в настоящем необузданном гневе Шульц страшен. За всю жизнь я всего пару раз наблюдала, как он дерется, выкладываясь на все сто, не для галочки, и, поверьте мне на слово, это было жуткое зрелище, просто пугающее. Ни за что бы не хотела оказаться на месте его противника.
Во время танца Илья, кажется, говорил мне что-то, но я совершенно не слушала. Была напряжена до предела, даже двигалась, как робот – дергано и резко. А всему виной Шульц, на которого я украдкой косилась. Так напрягала глаза, что к середине песни они у меня разболелись. Все старалась, не поворачивая головы, узреть, что он делает и по-прежнему ли на меня таращится.
И он таращился. Да еще как. Взгляд парня был не просто ощутимым, а осязаемым. Он оставлял на моей коже отметины в виде непроходящих мурашек, они врассыпную бежали по спине, ногам, затылку… А я молилась, чтобы он перестал так смотреть. Словно я предаю его, словно нестерпимую боль причиняю… Ведь из нас двоих предатель – именно он, не я… Почему же так много осуждения в его глазах?
Я топталась на месте и во время очередного вялого вращения вокруг своей оси заметила, как к Андрею подползла Морозова. Именно поползла, а не подошла, потому что она до жути напоминает мне змею. Причем не какого-то там безобидного питона, а самую настоящую гадюку. Есть в ее манерах что-то хищное и невообразимо опасное, несмотря на то, что с виду она вся такая прям девочка-девочка – милая, нежная, воздушная.
И вот Карина встала рядом с Андреем, выпятила перед ним свою необъятную, щедро оголенную грудь и принялась наматывать на палец волосы. А Шульц… Боже, он общался с ней так, будто она пустое место. Казалось, ему вообще нет дела до ее слов и улыбок, он был таким подавленным, таким грустным… И тогда, вопреки здравому смыслу, во мне шевельнулась жалость вперемешку с угрызениями совести: а вдруг он из-за меня тоскует? Вдруг ему реально плохо?
- Кавьяр, а ты чего домой не идешь? – голос тренер выдергивает меня из раздумий.
- Да я… Можно еще немножко мяч покидать, Егор Семенович? Здорово расслабляет, - прошу я.
- Ну, как знаешь, - жмет плечами мужчина, скрываясь в тренерской и плотно закрывая за собой дверь.
Вновь перевожу взгляд на стену и коротким броском отправляю в нее мяч. Отскочив, он возвращается ко мне в руки, обдавая ладони приятной тяжестью, и я вновь повторяю бросок. Ритмичные глухие звуки действуют на меня крайне умиротворяюще, и мне почти удается поймать утерянный в последние дни душевный покой. Однако внутреннее равновесие оказывается хрупкой штукой и в мгновенье ока разлетается на кусочки, стоит мне услышать за спиной голос, звук которого с детства задевает мои нервы:
- Подай мне свой фирменный планер. Интересно, смогу принять или нет, - Шульц стоит у входа в спортивный зал. Руки в карманах порванных на коленях джинсов, голова чуть наклонена вбок, взгляд зеленых глаз стрелой устремлен ко мне.
Несколько секунд мы неотрывно смотрим друг на друга. Я думаю о том, как же сильно он меня бесит и как невероятно ему идут эти джинсы. А он… Блин, я не знаю, должно быть, он размышляет о том, как бы еще надо мной поиздеваться. В глазах парня по обыкновению много огня, и я не могу понять, согреет он меня или, наоборот, спалит все к чертовой матери.
- Ну, держи, - подбрасываю мяч перед собой и наношу основанием ладони короткий резкий удар, при этом перенося вес тела на стоящую впереди ногу.
Подача, как всегда, получается идеальной, за годы тренировок я довела технику до совершенства. Специально отправляю мяч по диагонали, чтобы Шульцу было дальше до него бежать, но парень реагирует почти мгновенно. Срывается с места в нужном направлений и, слегка согнув ноги в коленях, мягко принимает планер. Легко и как будто даже без усилий.
Ну, кто бы сомневался.
Хмыкнув, отворачиваюсь к окну, не желая наблюдать самодовольную физиономию Андрея. Пожалуй, печальным и подавленным он мне нравился больше.
- И где моя заслуженная похвала, Крис? – глумится этот наглец. – Скажи мне что-нибудь хорошее, не будь букой.
- Я вообще-то тренируюсь, - ворчу я. – Перестань меня отвлекать.
